Биография и стихотворения К. Рылеева
Другие поэмы:
Едва возникнувший из праха, С полуразвенчанным челом, Добычей дерзостного ляха Дряхлеет Киев над Днепром. Как всё изменчиво, непрочно! Когда-то роскошью восточной В стране богатой он сиял; Смотрелся в Днепр с брегов высоких И красотой из стран далёких Пришельцев чуждых привлекал. На шумных торжищах звенели Царьградским золотом купцы, В садах по улицам блестели Великолепные дворцы. Среди хазар и печенегов Дружиной витязей храним, Он посмевался, невредим, Грозе их буйственных набегов. Народам диво и краса: Воздвигнуты рукою дерзкой, Легко взносились в небеса Главы обители Печерской, Как души иноков святых В своих молитвах неземных. Но уж давно, давно не видно Богатств и славы прежних дней - Всё Русь утратила постыдно Междоусобием князей: Дворцы, сребро, врата златые, Толпы граждан, толпы детей - Всё стало жертвою Батыя; Но Гедимин нанёс удар: Прошло владычество татар! На миг раздался глас свободы, На миг воскреснули народы… Но Киев на степи глухой, Дивить уж боле неспособный, Под властью ляха роковой, Стоит, как памятник надгробный, Над угнетённою страной!
Блестит весна; её дыханьем, Как бы волшебным врачеваньем, Край утеснённый оживлён; Всё отрясает зимний сон: Пестреет степь, цветёт долина, Оделся лес, стада бегут, Тяжёлый плуг поселянина Волы послушные влекут; Кружится жаворонок звонкий, Лазурней тихий небосклон, И воздух чистый, воздух тонкий Благоуханьем напоён. Все веселятся, все ликуют, Весне цветущей каждый рад; Поляк, еврей и униат Беспечно, буйственно пируют, Все радостью оживлены; Одни украинцы тоскуют, И им не в праздник пир весны, Что за веселье без свободы, Что за весна - весна рабов; Им чужды все красы природы, В душах их вечный мрак гробов. Печали облако не сходит С их истомлённого лица; На души их, на их сердца Всё новую тоску наводит. Лазурь небес, цветы полей Для угнетённых не отрадны, - Рабы и сумрачны и хладны. Питая грусть в душе своей, Глядят уныло на детей, Все радости для них противны, И песни дев их заунывны, Как заунывен звук цепей.
Но Наливайко всех сильней Томится думою и страждет; Его душа чего-то жаждет, Он что-то на сердце таит; Родных, друзей, семьи бежит, Один в степи пустынной бродит Нередко он по целым дням: Ему отрадно, сладко там, Он грусть душевную отводит В беседе там с самим собой И из глуши в Чигирин свой Назад спокойнее приходит.
Забыв вражду великодушно, Движенью тайному послушный, Быть может, я ещё могу Дать руку личному врагу; Но вековые оскорбленья Тиранам родины прощать И стыд обиды оставлять Без справедливого отмщенья, Не в силах я: один лишь раб Так может быть и подл и слаб. Могу ли равнодушно видеть Порабощённых земляков?.. Нет, нет! Мой жребий: ненавидеть Равно тиранов и рабов.
С пищалью меткой и копьём, С булатом острым и с нагайкой, На аргамаке вороном По степи мчится Наливайко. Как вихорь бурный конь летит. По ветру хвост и грива вьётся, Густая пыль из-под копыт, Как облако, вослед несётся… Летит… привстал на стременах, В туман далёкий взоры топит, Узрел - и с яростью в очах Коня и нудит и торопит… Как точка перед ним вдали Чернеет что-то в дымном поле; Вот отделилась от земли, Вот с каждым мигом боле, боле, И наконец на вышине, Средь мглы седой, в степи пустынной, Вдруг показался на коне Красивый всадник с пикой длинной… Козак коня быстрей погнал; В его очах веселье злое… И вот - почти уж доскакал… Копьё направил роковое, Настиг, ударил - всадник пал, За стремя зацепясь ногою, И конь испуганный помчал Младого ляха под собою. Летит, как ястреб, витязь вслед; Коня измученного колет Или в ребро, или в хребет И в дальний бег его неволит. Напрасно ногу бедный лях Освободить из стремя рвётся - Летит, глотая чёрный прах, И след кровавый остаётся…
«Ты друг давно мне, Лобода, Давно твои я чувства знаю, Твою любовь к родному краю Я уважал, я чтил всегда; Ты ненавидишь, как злодеев, И дерзких ляхов и евреев: Но ты отец, но ты супруг, А уж давно пора, мой друг, Быть не мужьями, а мужами. Всех оковал какой-то страх, Все пресмыкаются рабами, И дерзостно надменный лях Ругается над козаками». «Ты прав, мой друг, люблю родных, Мне тяжко видеть их в неволе, Всем жертвовать готов для них, Но родину люблю я боле. Нет, не одна к жене любовь Мой ум быть осторожней учит, - Нередко дума сердце мучит, Не тщетно ли прольется кровь? Что, если снова неудача? Вот я чего, мой друг, боюсь, - Тогда, тогда святая Русь Навек страною будет плача».
Протяжный звон колоколов В Печерской лавре раздавался; С рассветом из своих домов Народ к заутрене стекался. Один, поодаль от других, Шёл Наливайко. Благовенье К жилищу мертвецов святых И непритворное смиренье В очах яснели голубых. Как чтитель ревностный закона, К вратам ограды подойдя, Крестом он осенил себя И сделал три земных поклона. Вот в церкви он. Идёт служенье, С кадильниц вьётся фимиам, Сребром и златом блещет храм, И кротко-сладостное пенье Возносит души к небесам. В углу, от всех уединенно, Колени преклоня смиренно, Он стал. В богатых жемчугах Пред ним Марии лик сияет; Об угнетённых земляках Он к ней молитвы воссылает; Лицо горит, и, как алмаз, Как драгоценный перл, из глаз Слеза порою упадает. Так для него прошло семь дней. [Часов молитв не пропуская, Постился он. И вот страстная.]
«Не говори, отец святой, Что это грех! Слова напрасны: Пусть грех жестокий, грех ужасный… Чтоб Малороссии родной, Чтоб только русскому народу Вновь возвратить его свободу, - Грехи татар, грехи жидов, Отступничество униатов, Все преступления сарматов Я нА душу принять готов. Итак, уж не старайся боле Меня страшить. Не убеждай! Мне ад - Украйну зреть в неволе, Её свободной видеть - рай!.. Ещё от самой колыбели К свободе страсть зажглась во мне; Мне мать и сёстры песни пели О незабвенной старине. Тогда, объятый низким страхом, Никто не рабствовал пред ляхом; Никто дней жалких не влачил Под игом тяжким и бесславным: Козак в союзе с ляхом был, Как вольный с вольным, равный с равным. Но всё исчезло, как призрАк. Уже давно узнал козак В своих союзниках тиранов. Жид, униат, литвин, поляк - Как стаи кровожадных вранов, Терзают беспощадно нас. Давно закон в Варшаве дремлет, Вотще народный слышен глас: Ему никто, никто не внемлет. К полякам ненависть с тех пор Во мне кипит и кровь бунтует. Угрюм, суров и дик мой взор, Душа без вольности тоскует. Одна мечта и ночь и день Меня преследует, как тень; Она мне не даёт покоя Ни в тишине степей родных, Ни в таборе, ни в вихре боя, Ни в час мольбы в церквах святых. «Пора! - мне шепчет голос тайный, - Пора губить врагов Украйны!» Известно мне: погибель ждёт Того, кто первый восстаёт На утеснителей народа, - Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода? Погибну я за край родной, - Я это чувствую, я знаю… И радостно, отец святой, Свой жребий я благословляю!»
Веет, веет, повевает Тихий ветр с днепровских вод, Войско храбрых выступает С шумной радостью в поход. Полк за полком безбрежной степью Иль тянутся лесистой цепью, Или несутся на рысях. По сторонам на скакунах Гарцуют удальцы лихие: То быстро, как орлы степные, Из глаз умчатся, то порой, Дразня друг друга, едут тихо, То вскачь опять, опять стрелой - И вдоль полков несутся лихо. Вослед за войском идут вьюки. Свирелей, труб, суремок звуки, И гарк летящих удальцов, И шум и пенье Козаков, - Всё Наливайку веселило, Всё добрым предвещеньем было. «Смотри, - он Лободе сказал, - Как изменилось всё. Давно ли Козак с печали увядал, Стонал и под ярмом неволи В себе все чувства подавлял? Возьмут своё права природы, Бессмертна к родине любовь, - Раздастся глас святой свободы, И раб проснётся к жизни вновь»
Ты зришь, о боже всемогущий! Злодействам ляхов нет числа; Как дуб, на теме гор растущий, Тиранов дерзость возросла. Я невиновен, боже правый, Когда здесь хлынет кровь рекой; Войну воздвиг я не для славы, Я поднял меч за край родной; Ты лицемеров ненавидишь, Ты грозно обличаешь их; Ты с высоты небес святых На дне морском песчинку видишь. [Ты проницаешь, мой творец, В изгибы тайные сердец.]
Глухая ночь. Молчит река, Луна сокрылась в облака. И Чигирин и оба стана Обвиты саваном тумана. Вокруг костров шумят и пьют Толпами буйные поляки; Их души яростные ждут, Как праздника, кровавой драки. Одни врагов своих клянут, Другие спорят, те поют, Тот, богохульствуя, хохочет, Тот хвалится лихим конём, [Тот] саблю дедовскую точит И дерзостно над козаком Победу землякам пророчит. В кунтуше пышном на ковре Жолкевский спит в своём шатре.
Над ним летает чудный сон: В Варшаве площадь видит он; На ней костер стоит, чернея; В средине столб; палач, бледнея, Кого-то в саване влечёт; Вослед ему народ толпами Из улиц медленно идёт И головы свои несёт Окровавлёнными руками, Подняв их страшно над плечами. Вот неизвестный с палачом К костру подходит без боязни; Взошли… безмолвие кругом… Вот хладный исполнитель казни Его к столбу уж привязал, Зажёг костёр, костёр вспылал, И над высокими домами Понёсся чёрный дым клубами. Вдруг в небесах раздался глас: «Свершилось всё… на вас, на вас Страдальца кровь и вопль проклятий. Погиб, но он погиб за братий». Народ ужасно застонал, Кругом костра толпиться стал И, головы бросая в пламень, Назад в стенании бежал И упадал на хладный камень. Всё тихо… Только кровь шумит… Во сне Жолкевский страшно стонет, Трепещет, молится… вдруг зрит, Что он в волнах кровавых тонет. Душа невольно обмерла; Сон отлетел: в шатре лишь мгла, Но он, но он ещё не знает, Что? в крупных каплях упадает - Иль кровь, иль пот с его чела…
Меж тем, потопленный в туманах, Козацкий табор на курганах Спокойно дремлет вдоль реки; Как звёзды в небесах пустынных, Кой-где чуть светят огоньки; Вкруг них у коновязей длинных Лежат рядами козаки. Напрасно Тясмин быстры воды, Шумя, в очеретах струит, Напрасно, вестник непогоды, Ветр буйный по степи шумит: Спят сладко ратники свободы, Их сна ничто не возмутит…
Конец 1824 - март 1825
Известен план поэмы, на основании которого устанавливается порядок расположения отрывков. План этот таков: «Сельская картина. Нравы малороссиян. Киев. Чувства Наливайки. Картина Украйны. Униаты. Евреи. Поляки. Притеснения и жестокости поляков. Смерть Косинского. Смерть старосты. Восстание народа. (Сражение). Наливайко гетман. Новые жестокости поляков. Поход. Сражение. Тризна. Мир. Лобода и Наливайко в Варшаве. Казнь их. Эпилог. Церковь. Пещеры. Поход Козаков. Молитва Наливайки. Наливайко в темнице. Он может и не хочет бежать».
Толчком для создания «Наливайки», как и «Войнаровского», послужил выход в 1822 г. «Истории Малой России» Д.Н.Бантыша-Каменского. Кроме того, Рылеев был знаком и с неопубликованной в то время рукописью «Истории русов, или Малой России». Стремление найти для поэмы героя, посвятившего жизнь борьбе за народную волю, побудило Рылеева искать его в среде деятелей украинского национально-освободительного движения XVI-XVII вв. Черновики «Наливайки» показывают, что герой этот был выбран не сразу. В одном из них, впоследствии частично использованном для «Палея», мы встречаем имя Сагайдачного, гетмана Украины начала XVII в., прославившегося успешными походами против татар и проводившего политику тесного союза с панской Польшей; в другом - имя Хмельницкого (к этой фигуре поэт неоднократно обращался на протяжении своего творчества). Не оставляя замысла произведения о Хмельницком, Рылеев обращается к деятелю истории Украины более раннего периода - Северину Наливайке, возглавившему в 1594-1596 годах крупнейшее казацкое восстание, поддержанное крестьянами, против польских магнатов. Восстание это охватило не только обширные украинские области, но и часть Белоруссии. Повстанцы взяли несколько больших городов, и лишь после того, как король двинул против них почти всё своё войско, вынуждены были отступить и попытаться уйти в пределы русского государства. Окружённые превосходящими силами поляков, после длительной осады войска Наливайки были разбиты, а сам он в 1597 г. казнён в Варшаве.
Герой - вождь казацкой вольницы, предводитель народных масс - принципиально новое явление в творчестве Рылеева. Появление отрывков из «Наливайки», как и публикация предыдущей поэмы Рылеева, тотчас вызвало отклики современников. П.А.Вяземский отмечал «сильные мысли и правильные, чистые стихи» поэмы. В рецензии (1825) за подписью: Д.Р.К. (псевдоним Н.И.Греча) говорится: «В описании «Смерти Чигиринского старосты» находятся такие подробности единоборства, такая быстрота в рассказе, такая пылкость в движении, что это место бесспорно могло бы украсить лучшую из эпических поэм. Описание Киева можно назвать историческою панорамою местности. Поэт в тесных рамках представил всё прежнее его величие, всю красоту и богатство древнего русского града и всё его уничижение под игом чуждых властителей. Но самая цветистая ветвь в стяжанном автором венце есть «Исповедь Наливайки». Здесь видишь отпечаток души великой, непреклонной, воспламенённой любовью к родине». Общий вывод рецензента: «Должно заметить, что слог г.Рылеева, с некоторого времени, принял необыкновенную гладкость, которая, в соединении с отличительными качествами слога его, т.е. простотою рассказа, пламенными порывами чувства и быстротою действия, образует стихосложение чрезвычайно приятное для слуха, оригинальное и ему одному свойственное».
Революционная патетика «Исповеди Наливайки» поразила современников. Представитель украинского общественного движения более позднего этапа М.П.Драгоманов вспоминал, что в 1850-е годы «Исповедь Наливайки», как и «Войнаровский», переписывалась в потаённые тетрадки и заучивалась наизусть.
Печерская обитель (лавра) - основанный в XI в. в Киеве монастырь, один из древнейших и наиболее высокочтимых на Руси.
Гедимин - великий князь Литовский (1316-1341), присоединивший к Литве несколько западных русских княжеств, прославился успешными походами на татар.
Униат - принявший униатское вероисповедание. Здесь имеется в виду Брестская уния 1596 г., объединившая на территории польского королевства католическую церковь с православной при сохранении за последней обрядов и служб на родном языке, но с признанием главенства римского папы. Жители русских, украинских и белорусских земель, находившихся под польским гнётом, с недоверием и ненавистью относились к униатскому духовенству.
Чигирин - город в окрестностях Киева, в те годы - центр так называемого «староства», т. е. надела, выделяемого польским королём в пожизненное пользование польским и украинским магнатам. Вскоре Чигирин стал одним из важнейших политических и военных центров казачества.
Пищаль - ручное огнестрельное оружие.
Аргамак - порода особо быстрых верховых лошадей.
Лобода - один из ближайших сподвижников Наливайки, казнённый вместе с ним в 1597 г.
Страстная неделя - последняя неделя перед пасхой.
Сарматы - обычное наименование поляков в литературе тех лет.
Суремка - украинский музыкальный инструмент.
Кунтуш - средневековая одежда поляков.
Жолкевский (1547-1620) - коронный гетман Польши, подавлявший восстание Наливайки.
Тясмин - приток Днепра, на этой реке близ Чигирииа произошло одно из решающих сражений между повстанцами Наливайки и польскими войсками.
Очерет - камыш, тростник.
