Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Коли ношу их за Отчизну.
1826 (?)
По рассказу декабриста Н.Р.Цебрикова, эти строки были нацарапаны Рылеевым гвоздем на оловянной тарелке; в ней Цебрикову принесли обед в Петропавловской крепости. Вопрос о подлинности этих строк до конца не ясен, но авторство Рылеева весьма вероятно.
Не отравляй души тоскою,
Не убивай себя: ты мать;
Священный долг перед тобою
Прекрасных чад образовать.
Пусть их сограждане увидят
Готовых пасть за край родной,
Пускай они возненавидят
Неправду пламенной душой,
Пусть в сонме юных исполинов
На ужас гордых их узрим
И смело скажем: знайте, им
Отец Столыпин, дед Мордвинов.
Май 1825
Хоть Пушкин суд мне строгий произнёс
И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,
Но от того, Бестужев, ещё нос
Я недругам в угоду не повесил.
Моя душа до гроба сохранит
Высоких дум кипящую отвагу;
Мой друг! Недаром в юноше горит
Любовь к общественному благу!
В чью грудь порой теснится целый свет,
Кого с земли восторг души уносит,
Назло врагам тот завсегда поэт,
Тот славы требует, не просит.
Так и ко мне, храня со мной союз,
С улыбкою и с ласковым приветом
Слетит порой толпа вертлявых муз,
И я вдруг делаюсь поэтом.
1825
«Суд строгий» - подразумевается отзыв Пушкина о «Думах».
Покинь меня, мой юный друг, -
Твой взор, твой голос мне опасен:
Я испытал любви недуг,
И знаю я, как он ужасен…
Но что, безумный, я сказал?
К чему укоры и упрёки?
Уж я твой узник, друг жестокий,
Твой взор меня очаровал.
Я увлечён своей судьбою,
Я сам к погибели бегу:
Боюся встретиться с тобою,
А не встречаться не могу.
1824 или 1825
У вас в гостях бывать накладно, -
Я то заметил уж не раз:
Проголодавшися изрядно,
Сижу в гостиной целый час
Я без обеда и без вас.
Порой над сердцем и рассудком
С такой жестокостью шутя,
Зачем, не понимаю я,
Ещё шутить вам над желудком?..
1824 или 1825
Ты посетить, мой друг, желала
Уединённый угол мой,
Когда душа изнемогала
В борьбе с болезнью роковой.
Твой милый взор, - твой взор волшебный
Хотел страдальца оживить,
Хотела ты покой целебный
В взволнованную душу влить.
Твоё отрадное участье,
Твоё вниманье, милый друг,
Мне снова возвращают счастье
И исцеляют мой недуг.
Я не хочу любви твоей,
Я не могу её присвоить;
Я отвечать не в силах ей,
Моя душа твоей не стоит.
Полна душа твоя всегда
Одних прекрасных ощущений,
Ты бурных чувств моих чужда,
Чужда моих суровых мнений.
Прощаешь ты врагам своим -
Я не знаком с сим чувством нежным
И оскорбителям моим
Плачу отмщеньем неизбежным.
Лишь временно кажусь я слаб,
Движеньями души владею;
Не христианин и не раб,
Прощать обид я не умею.
Мне не любовь твоя нужна,
Занятья нужны мне иные:
Отрадна мне одна война,
Одни тревоги боевые.
Любовь никак нейдёт на ум:
Увы! моя отчизна страждет, -
Душа в волненьи тяжких дум
Теперь одной свободы жаждет.
1824 или 1825
Я ль буду в роковое время
Позорить гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности
влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья.
Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенье века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетённую свободу человека.
Пусть с хладною душой бросают хладный взор
На бедствия своей отчизны,
И не читают в них грядущий свой позор
И справедливые потомков укоризны.
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
И, в бурном мятеже ища свободных прав,
В них не найдёт ни Брута, ни Риеги.
1824
Риего - Рафаэль дель Риего-и-Нуньес (1785-1823), испанский генерал, возглавивший борьбу с Наполеоном I и революцию 1820 г. против испанского короля Фердинанда VII (1784-1833), казнённый в 1823 г.
О чём средь ужасов войны
Тоска и траур погребальный?
Куда бегут на звон печальный
Священной Греции сыны?
Давно от слёз и крови взмокла
Эллада средь святой борьбы;
Какою ж вновь бедой судьбы
Грозят отчизне Фемистокла?
Чему на шатком троне рад
Тиран роскошного Востока,
За что благодарить пророка
Спешат в Стамбуле стар и млад?
Зрю: в Миссолонге гроб средь храма
Пред алтарём святым стоит,
Весь катафалк огнём блестит
В прозрачном дыме фимиама.
Рыдая, вкруг его кипит
Толпа шумящего народа, -
Как будто в гробе том свобода
Воскресшей Греции лежит,
Как будто цепи вековые
Готовы вновь тягчить её,
Как будто идут на неё
Султан и грозная Россия…
Царица гордая морей!
Гордись не силою гигантской,
Но прочной славою гражданской
И доблестью своих детей.
Парящий ум, светило века,
Твой сын, твой друг и твой поэт,
Увянул Бейрон в цвете лет
В святой борьбе за вольность грека.
Из океана своего
Текут лета с чудесной силой:
Нет ничего уже, что было,
Что есть, не будет ничего.
Грядой возлягут на твердыни
Почить усталые века,
Их беспощадная рука
Преобратит поля в пустыни.
Исчезнут порты в тьме времен,
Падут и запустеют грады,
Погибнут страшные армады,
Возникнет новый Карфаген…
Но сердца подвиг благородный
Пребудет для души младой
К могиле Бейрона святой
Всегда звездою путеводной.
Британец дряхлый поздних лет
Придёт, могильный холм укажет
И гордым внукам гордо скажет:
«Здесь спит возвышенный поэт!
Он жил для Англии и мира,
Был, к удивленью века, он
Умом Сократ, душой Катон
И победителем Шекспира.
Он всё под солнцем разгадал,
К гоненьям рока равнодушен,
Он гению лишь был послушен,
Властей других не признавал.
С коварным смехом обнажила
Судьба пред ним людей сердца,
Но пылкая душа певца
Презрительных не разлюбила.
Когда он кончил юный век
В стране, от родины далёкой,
Убитый грустию жестокой,
О нём сказал Европе грек:
«Друзья свободы и Эллады
Везде в слезах в укор судьбы;
Одни тираны и рабы
Его внезапной смерти рады».
1824
В Миссолонге гроб… - Байрон, участвовавший в войне за независимость Греции от турецкого владычества, умер в 1824 в лагере под Миссолонгами.
Я не хочу любви твоей,
Я не могу её присвоить;
Я отвечать не в силах ей,
Моя душа твоей не стоит.
Полна душа твоя всегда
Одних прекрасных ощущений,
Ты бурных чувств моих чужда,
Чужда моих суровых мнений.
Прощаешь ты врагам своим -
Я не знаком с сим чувством нежным
И оскорбителям моим
Плачу отмщеньем неизбежным.
Лишь временно кажусь я слаб,
Движеньями души владею
Не христианин и не раб,
Прощать обид я не умею.
Мне не любовь твоя нужна,
Занятья нужны мне иные:
Отрадна мне одна война,
Одни тревоги боевые.
Любовь никак нейдёт на ум:
Увы! моя отчизна страждет, -
Душа в волненьи тяжких дум
Теперь одной свободы жаждет.
1824
К А. Б[естуже]ву
Не сбылись, мой друг, пророчества
Пылкой юности моей;
Горький жребий одиночества
Мне суждён в кругу людей.
Слишком рано мрак таинственный
Опыт грозный разогнал,
Слишком рано, друг единственный,
Я сердца людей узнал.
Страшно дней не ведать радостных,
Быть чужим среди своих,
Но ужасней истин тягостных
Быть сосудом с дней младых.
С тяжкой грустью, с чёрной думою
Я с тех пор один брожу
И могилою угрюмою
Мир печальный нахожу.
Всюду встречи безотрадные!
Ищешь, суетный, людей,
А встречаешь трупы хладные
Иль бессмысленных детей…
[1824]
Музыка Грачёва.
Заплатимте тому презрением холодным,
Кто хладен может быть к страданиям народным,
Старайтесь разгадать цель жизни человека,
Постичь дух времени и назначенье века.
[1824]
Как странник грустный, одинокой,
В степях Аравии пустой,
Из края в край с тоской глубокой
Бродил я в мире сиротой.
Уж к людям холод ненавистный
Приметно в душу проникал,
И я в безумии дерзал
Не верить дружбе бескорыстной.
Незапно ты явился мне:
Повязка с глаз моих упала;
Я разуверился вполне,
И вновь в небесной вышине
Звезда надежды засияла.
Прими ж плоды трудов моих,
Плоды беспечного досуга;
Я знаю, друг, ты примешь их
Со всей заботливостью друга.
Как Аполлонов строгий сын,
Ты не увидишь в них искусства,
Зато найдёшь живые чувства, -
Я не Поэт, а Гражданин.
1823 или 1824
Кто это дивный великан,
Одеян светлою бронёю,
Чело покойно, стройный стан,
И весь сияет красотою?
Кто сей украшенный венком,
С мечом, весами и щитом,
Презрев врагов и горделивость,
Стоит гранитною скалой
И давит сильною пятой
Коварную несправедливость?
Не ты ль, о мужество граждан,
Неколебимых, благородных,
Не ты ли гений древних стран,
Не ты ли сила душ свободных.
О доблесть, дар благих небес,
Героев мать, вина чудес,
Не ты ль прославила Катонов,
От Катилины Рим спасла
И в наши дни всегда была
Опорой твёрдою законов.
Одушевлённые тобой,
Презрев врагов, презрев обиды,
От бед спасали край родной,
Сияя славой, Аристиды;
В изгнании, в чужих краях
Не погасили в их сердцах
Любовь к общественному благу,
Любовь к согражданам своим:
Они благотворили им
И там, на стыд ареопагу.
Ты, ты, которая везде
Была народных благ порукой;
Которой славны на суде
И Панин наш и Долгорукой;
Один, как твёрдый страж добра,
Дерзал оспоривать Петра;
Другой, презревши гнев судьбины,
И вопль, и клевету врагов,
Совет опровергал льстецов
И был столпом Екатерины.
Велик, кто честь в боях снискал
И, страхом став для чуждых воев,
К своим знамёнам приковал
Победу, спутницу героев!
Отчизны щит, гроза врагов,
Он достояние веков;
Певцов возвышенные звуки
Прославят подвиги вождя,
И, юношам об них твердя,
В восторге затрепещут внуки.
Как полная луна порой,
Покрыта облаками ночи,
Пробьёт внезапно мрак густой
И путникам заблещет в очи –
Так будет вождь, сквозь мрак времён,
Сиять для будущих племён;
Но подвиг воина гигантский
И стыд сражённых им врагов
В суде ума, в суде веков -
Ничто пред доблестью гражданской.
Где славных не было вождей,
К вреду законов и свободы?
От древних лет до наших дней
Гордились ими все народы;
Под их убийственным мечом
Везде лилася кровь ручьём.
Увы, Аттил, Наполеонов
Зрел каждый век своей чредой:
Они являлися толпой…
Но много ль было Цицеронов?..
Лишь Рим, вселенной властелин,
Сей край свободы и законов,
Возмог произвести один
И Брутов двух и двух Катонов.
Но нам ли унывать душой,
Когда ещё в стране родной,
Один из дивных исполинов
Екатерины славных дней,
Средь сонма избранных мужей
В совете бодрствует Мордвинов?
О, так, сограждане, не нам
В наш век роптать на провиденье;
Благодаренье небесам
За их святое снисхожденье!
От них, для блага русских стран,
Муж добродетельный нам дан;
Уже полвека он Россию
Гражданским мужеством дивит;
Вотще коварство вкруг шипит –
Он наступил ему на выю.
Вотще неправый глас страстей
И с злобой зависть, козни строя,
В безумной дерзости своей
Чернят деяния героя.
Он, твёрд, покоен, невредим,
С презрением внимая им,
Души возвышенной свободу
Хранит в советах и суде
И гордым мужеством везде
Подпорой власти и народу.
Так в грозной красоте стоит
Седой Эльбрус в тумане мглистом:
Вкруг буря, град, и гром гремит,
И ветр в ущельях воет с свистом,
Внизу несутся облака,
Шумят ручьи, ревёт река;
Но тщетны дерзкие порывы:
Эльбрус, кавказских гор краса,
Невозмутим, под небеса
Возносит верх свой горделивый.
1823
При жизни Рылеева не могло быть напечатано вследствие цензурного запрета. В показаниях следственной комиссии Рылеев объяснял цель оды - «отдать преимущество мужеству гражданскому перед военным». Современники, не без оснований, адресатом оды считали адмирала Н.С.Мордвинова (1754-1845), которого декабристы прочили в состав будущего правительства. Мордвинов занимал пост председателя департамента гражданских и духовных дел Государственного совета, члена финансового комитета министров. Он имел репутацию неподкупно честного человека и, по словам Пушкина, «заключает в себе одном всю русскую оппозицию».
Катоны - Марк Публий Старший (234-149 до н. э.), римский государственный деятель, боровшийся за чистоту нравов, и Младший, или Утический (95-47 до н. э.) - римский государственный деятель, непреклонный защитник республики.
Катилина (106-62 до н. э.) - заговорщик против римской республики.
Аристид (540-467 до н. э.) - государственный деятель Древней Греции, прославившийся своей справедливостью, отличившийся в битвах при Марафоне и Саламине.
Ареопаг - верховное судилище Афинской республики.
Панин Н. И. (1718-1783) - либеральный государственный деятель эпохи Екатерины II, автор неосуществившегося проекта конституции, ограничивавшего власть царя в пользу дворян.
Долгорукой - Долгорукий Я. Ф. (1659-1720), полководец и государственный деятель; снискал славу человека честного и смелого, не боявшегося спорить с Петром I.
И Брутов двух - Люций Юний Брут (VI - V вв. до н. э.) - организатор восстания против Тарквиния Гордого, что привело к установлению в Древнем Риме республики. Марк Юний Брут (85-42 до н. э.) – римский государственный деятель, один из вождей республиканцев, организовавших убийство диктатора Юлия Цезаря; имя Брута считалось синонимом убеждённого республиканца.
Ода на день тезоименитства
Его императорского высочества
великого князя Александра Николаевича,
30 августа 1823 года
1
Какое дивное виденье
Очам представилось моим!
Я вижу в сладком упоеньи:
По сводам неба голубым
Над пробуждённым Петроградом
Екатерины тень парит!
Кого-то ищет жадным взглядом,
Чело величием горит…
2
Но вот с устен царицы мудрой,
Как луч, улыбка сорвалась:
Пред нею отрок златокудрый.
Средь сонма воинов резвясь,
То в длани тяжкий меч приемлет,
То бранный шлем берёт у них.
То, трепеща в восторге, внемлет
Рассказам воинов седых.
3
Румянцев, Миних и Суворов
Волнуют в нём и кровь и ум,
И искрится из юных взоров
Огонь славолюбивых дум.
Проникнут силою рассказа,
Он за Ермоловым вослед
Летит на снежный верх Кавказа
И жаждет славы и побед.
4
Царица тихо ниспускалась,
На лёгком облаке как дым,
И, улыбаясь, любовалась
Прелестным правнуком своим;
Но вдруг Минервы светлоокой
Чудесный лик прияв, она
Слетела, мудрости высокой
Огнём божественным полна.
5
К прекрасному коснувшись дланью,
Ему Великая рекла:
«Я зрю, твой дух пылает бранью,
Ты любишь громкие дела.
Но для полунощной державы
Довольно лавров и побед,
Довольно громозвучной славы
Протекших, незабвенных лет.
6
Военных подвигов година
Грозою шумной протекла;
Твой век иная ждёт судьбина,
Иные ждут тебя дела.
Затмится свод небес лазурных
Непроницаемою мглой;
Настанет век борений бурных
Неправды с правдою святой.
7
Уже воспрянул дух свободы
Против насильственных властей;
Смотри - в волнении народы,
Смотри - в движеньи сонм царей.
Быть может, отрок мой, корона
Тебе назначена творцом;
Люби народ, чти власть закона,
Учись заране быть царём.
8
Твой долг благотворить народу,
Его любви в делах искать;
Не блеск пустой и не породу,
А дарованья возвышать.
Дай просвещённые уставы,
Свободу в мыслях и словах,
Науками очисти нравы
И веру утверди в сердцах.
9
Люби глас истины свободной,
Для пользы собственной люби,
И рабства дух неблагородный -
Неправосудье истреби.
Будь блага подданных ревнитель:
Оно есть первый долг царей;
Будь просвещенья покровитель:
Оно надежный друг властей.
10
Старайся дух постигнуть века,
Узнать потребность русских стран,
Будь человек для человека,
Будь гражданин для сограждан.
Будь Антониной на престоле,
В чертогах мудрость водвори -
И ты себя прославишь боле,
Чем все герои и цари».
1823
Нет одобрения талантам никакого:
В России глушь и дичь.
О даровании Крылова
Едва напомнил паралич.
1823
Написано в связи с болезнью И.А.Крылова. Императрица Мария Фёдоровна, узнав о ней, распорядилась перевезти Крылова для поправления здоровья в Павловск, бывший её резиденцией. Эпиграмма содержит ядовитую насмешку над высокопоставленными «покровителями» писателей.
Посвящается Н. М. Р[ылеев]ой
Ещё ли в памяти рисуется твоей
С такою быстротой промчавшаяся младость, -
Когда, Дорида, мы, забыв иных людей,
Вкушали с жаждою любви и жизни сладость?..
Ещё ли мил тебе излучистый ручей
И струй его невнятный лепет,
Зелёный лес, и шум младых ветвей,
И листьев говорящий трепет, -
Где мы одни с любовию своей
Под ивою ветвистою сидели:
Распростирала ночь туманный свой покров,
Терялся вдалеке чуть слышный звук свирели,
И рог луны глядел из облаков,
И струйки ручейка журчащие блестели…
Луны сребристые лучи
На нас, Дорида, упадали
И что-то прелестям твоим в ночи
Небесное земному придавали:
Перерывался разговор,
Сердца в восторгах пылких млели,
К устам уста, тонул во взоре взор,
И вздохи сладкие за вздохами летели.
Не знаю, милая, как ты,
Но я не позабуду про былое:
Мне утешительны, мне сладостны мечты,
Безумство юных дней, тоска и суеты;
И наслаждение сие немое
Так мило мне, как запах от левкоя,
Как первый поцелуй невинной красоты.
1823 (?)
Питомец важных муз, служитель Аполлона,
Певец, который нам паденье Илиона
И битвы грозные ахеян и троян,
С Пелидом бедственну вражду Агамемнона,
Вторженье Гектора в враждебный греков стан,
И бой и смерть сего пергамского героя
Воспел пленительно на лире золотой,
На древний лад её с отважностью настроя,
И путь открыл себе бессмертья в храм святой!
Не думай, чтоб и ты, пленя всех лирой звучной,
От всех хвалу обрёл во мзду своих трудов;
Борение с толпой совместников, врагов,
И с предрассудками, и с завистью докучной -
Всегдашний был удел отличнейших певцов!
Ах! иногда они в друзьях врагов встречали,
И, им с беспечною вверяяся душой,
У сердца нежного змею отогревали
И целый век кляли несчастный жребий свой…
Судьи-завистники, убийцы дарований,
Везде преследуют несчастного певца;
И похвалы друзей, и шум рукоплесканий,
И лавры свежие прекрасного венца -
Всё души низкие завистников тревожит,
Всё дикую вражду к их бедной жертве множит!
Одна, одна лишь смерть гоненья прекратит,
И, успокоясь в мирной сени,
Дань должной похвалы
возьмёт с потомства гений
И, торжествующий, зоилов постыдит.
Таланта каждого сопутник неизменный,
Негодование толпы непросвещенной
И зависть злобная - его всегдашний враг -
Оспоривали здесь ко славе каждый шаг
Творца «Димитрия», «Фингала», «Поликсены»;
Любимца первого российской Мельпомены
Яд низкой зависти спокойствия лишил
И, сердце отравив, дни жизни сократил.
Но весть печальная лишь всюду пролетела,
Почувствовали все, что без него у нас
Трагедия осиротела…
Тогда судей-невежд умолк презренный глас,
Венки посыпались, и зависть онемела…
Судьбу подобную ж Фонвизин претерпел,
И Змейкина, себя узнавши в Простаковой,
Сулила автору жизнь скучную в удел
В стране далёкой и суровой…
На трудном поприще ты только мог один
В приятной звучности прелестного размера
Нам верно передать всю красоту картин
И всю гармонию Гомера.
Не удивляйся же, что зависть вкруг тебя
Шипит, как чёрная змея!
И здесь, как и везде, нас небо наставляет;
Мудрец во всём, во всём читает
Уроки для себя:
На лоне праздности дремавший долго гений,
Стрелами зависти быв пробуждён от лени,
Ширяясь, как орёл, на небеса парит
И с высоты на низ с презрением глядит,
Где клеветой его порочит пустомеля…
Так деспот-кардинал с учёною толпой
Уничижить хотел бессмертного Корнеля,
На «Сида» воружил зоилов дерзкий рой!
«Сид» бранью угнетён, но трагик оскорбленный
Явился с «Цинною» во храме Мельпомены -
И посрамлённый кардинал
Смотрел с ничтожными льстецами,
Как гением своим Корнель торжествовал
Над Академией и жалкими судьями!
Так и Жуковский наш, любимый Феба сын,
Сокровищ языка счастливый властелин,
Возвышенного полн, Эдема пышны двери,
В ответ ругателям, открыл для юной пери.
И ты примеру следуй их,
И на суждения завистников твоих,
На площадную брань и приговор суровый
С Гомером отвечай всегда беседой новой.
Орла ль, парящего среди эфирных стран,
В полёте карканьем удержит наглый вран?
Иди бестрепетно проложенной стезёю
И лавры свежие рви смелою рукою;
Пускай завистники вокруг тебя шипят!
О Гнедич! Вопли их, и дикие и громки,
Тобой заслуженной хвалы не заглушат:
Защитник твой - Гомер, твои судьи - потомки!
Зачем тревожиться, когда твоих трудов
Не вздумает читать какой-нибудь Вралёв,
Иль жалкий Азбукин, иль Клит-стихокропатель,
Иль в колпаке магистр, или Дамон-ругатель?
Нет, нет! читателей достоин ты других;
Желаю, Гнедич, я, чтобы в стихах твоих
Восторги сладкие поэты почерпали,
Чтобы царица-мать красе дивилась их,
Чтоб перевод прекрасный твой читали
С воспламенённою душой
Изящного ценители прямые,
Хранящие любовь к стране своей родной
И посвящённые муз в таинства святые.
Не много их! Зато внимание певцам
Средь вопля дикого должно быть драгоценно,
Как в Ливии, от солнца раскаленной,
Для странника ручей, журчащий по пескам…
Между июнем и декабрём 1821
1
Когда от русского меча
Легли моголы в прах, стеная,
Россию бог карать не преставая,
Столь многочисленный, как саранча,
Приказных род в странах её обширных
Повсюду расселил,
Чтобы сердца сограждан мирных
Он завсегда, как червь, точил…
2
Кто не слыхал из нас о хищных печенегах,
О лютых половцах иль о татарах злых,
О их неистовых набегах
И о хищеньях их?
Давно ль сей край, где Дон и Сосна протекают
Средь тучных пажитей и бархатных лугов
И их холодными струями напояют,
Был достояньем сих врагов?
Давно ли крымские наездники толпами
Из отческой земли
И старцев, и детей, и жён, тягча цепями,
В Тавриду дальнюю влекли?
Благодаря творцу, Россия покорила
Врагов надменных всех
И лет за несколько со славой отразила
Разбойника славнейшего набег…
Теперь лишь только при наездах
Свирепствуют одни исправники в уездах.
Начало августа 1821
К М. Г. Бедраге
Бежавший от сует
И от слепой богини,
Твой друг, младой поэт,
Вдруг стал анахорет
И жизнь ведёт в пустыне.
В душе моей младой
Нет боле жажды славы,
И шумные забавы
Сменил я на покой.
Безумной молодёжи
Покажется смешно,
Что я не пью вино,
Что мне вода дороже
И что я сплю давно
На одиноком ложе,
Но, несмотря на то,
На тихий звук свирели
В уютный домик мой
Вертлявою толпой
Утехи налетели
И весело обсели
В нём все углы, мой друг;
С печалию ж докучной
Сопутник неразлучный,
Томительный недуг
И, дочь мирского шума
Со свитою своей,
Души угрюмой дума
От хижины моей
Стремятся торопливо…
Лишь только боязливо
Задумчивость порой
Заглянет в угол мой,
Покойный и счастливый.
«Оставив шумный свет
И негу сладострастья,
Как мог во цвете лет
Найти дорогу счастья
Твой ветреный поэт?» -
Ты спросишь в изумленьи.
Мой друг! в уединеньи,
Как пышные цветы,
Кипят в воображеньи
Прелестные мечты…
Они волшебной силой
В тени моей немой,
С своей подругой милой -
Фантазией младой,
Меня увеселяют
Чудесною игрой
И сердцу возвращают
Утраченный покой,
Который мне в пустыне
Милее всех даров
Обманчивой богини:
И злата, и чинов,
И шумных пирований,
И ласковых речей,
И ветреных лобзаний
Предательниц-цирцей…
Но ты, мой друг бесценный,
Быть может, хочешь знать,
Как дни мои летят
В Украйне отдаленной.
Изволь: твой друг младой,
Простясь с коварным миром,
С свободою златой,
Душ пламенных кумиром,
Живёт в степи глухой,
Судьбу благословляя;
Он с ложа здесь встаёт,
Зарю предупреждая,
И в садик свой идёт
Немного потрудиться,
Взяв заступ, на грядах.
Когда ж устанет рыться,
Он, с книгою в руках,
Под тень дерев садится
И в пламенных стихах
Иль в прозе, чистой, плавной,
Чужд горя и забот,
Восторги сладки пьёт.
То Пушкин своенравный,
Парнасский наш шалун,
С «Русланом и Людмилой»,
То Батюшков, резвун,
Мечтатель легкокрылый,
То Баратынский милый,
Иль с громом звучных струн,
И честь и слава россов,
Как диво-исполин,
Парящий Ломоносов,
Иль Озеров, Княжнин,
Иль Тацит-Карамзин
С своим девятым томом;
Иль баловень Крылов
С гремушкою и Момом,
Иль Гнедич и Костров
Со стариком Гомером,
Или Жан-Жак Руссо
С проказником Вольтером,
Воейков-Буало,
Жуковский несравненный,
Иль Дмитриев почтенный,
Иль фаворит его
Милонов - бич пороков,
Иль ветхий Сумароков,
Иль «Душеньки» творец,
Любимец муз и граций,
Иль важный наш Гораций,
Поэтов образец,
Иль сладостный певец,
Нелединский унылый,
Или Панаев милый
С идиллией своей -
В тиши уединенной
Дарят попеременно
Мечты душе моей.
Но полдень! В дом укромный
Иду; давно уж там
Меня обед ждёт скромный;
Приятный фимиам
От сочных яств курится;
Мгновенно возбудится
Завидный аппетит -
И труженик-пиит
За шаткий стол садится…
Потом на одр простой
Он на часок приляжет;
Бог сна, Морфей младой,
Ему гирлянду свяжет
Из маковых цветов,
И в лёгком сне покажет
Приятелей-певцов…
Они все в Петрополе;
В моей счастливой доле
Лишь их недостает!
Под вечер за работу
Иль в сад, иль в кабинет,
Иль грозно на охоту
С котомкой за спиной
Иду с ружьём - на бой
Иль с зайцами, иль с дичью!
И, возвратясь домой,
Обременён добычью,
Пью ароматный чай…
Вдруг входит невзначай
Ко мне герой Кавказа,
Которого в горах
Ни страшная зараза,
Ни абазех, ни бах,
Ни грозный кабардинец,
Ни яростный лезгин,
Ни хищный абазинец
Среди своих долин
Шесть лет не в силах были
Дух твёрдый сокрушить…
Непобедимым быть,
Казалося, судили
Герою небеса!
Но вдруг его пленили
Прелестные глаза…
Вздыхая и вздыхая,
Не умер чуть боец;
Но сжалясь наконец,
Красавица младая
И сердце и себя,
Героя полюбя,
С рукой ему вручила
Во храме под венцом;
Но скоро изменила
И молодым певцом
Бойца переменила…
Сей отставной майор,
Гроза Кавказских гор,
Привёз с собой газеты.
Принявши грозный вид, -
«Почто, - входя, кричит, -
Мои младые леты
С такою быстротой,
О труженик младой!
Сокрылись в безднах Леты?
Война, война кипит!
В Морее пышет пламя!
Подняв свободы знамя,
Грек Оттоману мстит!
А я, а я не в силах
Лететь туда стрелой,
Куда стремлюсь душой!
Кровь тихо льётся в жилах
И с каждым, с каждым днём
Всё более хладеет;
Рука владеть мечом
Как прежде - не умеет,
И бич Кавказских стран
Час от часу дряхлеет,
И грозный Оттоман
Пред ним не побледнеет!»
Со вздохом кончив речь,
Майор с себя снимает
Полузаржавый меч
И слёзы отирает.
О прошлой старине,
О Сечи своевольной,
О мире, о войне
Поговорив довольно,
Мы к ужину идём;
Там снова в разговоры,
А изредка и в споры,
Разгорячась вином,
Майор со мной вступает,
И Порту и Кавказ
В покое оставляет,
Поэзию ругает
И приступом Парнас
Взять грозно обещает!..
Но вот уж первый час!
Морфей зовёт к покою
И старому герою
На вежды веет сон,
Вакх также наступает,
А старость помогает,
И в спальну быстро он,
Качаясь, отступает,
В атаке с трёх сторон…
Майора в ретираде
До ложа проводя,
Я освежить себя
Иду в прохладном саде:
Чуть слышный ветерок,
Цветов благоуханье,
Лепечущий поток,
Листочков трепетанье,
И мрак, и тень древес,
И тишина ночная,
Пучина голубая
Безоблачных небес,
И в ней, в дали безбрежной,
Уныла и бледна,
Средь ярких звёзд одна,
Как лебедь белоснежный,
Плывущая луна;
И древ и неба своды,
И хижинка моя,
Смотрящиеся в воды
Шумящего ручья,
И лодки колыханье,
И Филомелы глас -
Всё, всё очарованье
В священный ночи час!
Природы красотами
Спокойно насладясь,
Я тихими шагами
В приют свой возвращусь,
Пенатам поклонюсь,
К ним верой пламенея,
И на одре простом
В объятиях Морфея
Забудусь сладким сном…
Так юного поэта,
Вдали от шуму света,
Проходят дни в глуши;
Ничто его души,
Мой друг, не беспокоит,
И он в немой тиши
Воздушны замки строит!
Заботы никогда
Его не посещают,
Напротив, завсегда
С ним вместе обитают
Свобода и покой
С веселостью беспечной…
Но здесь мне жить не вечно,
И час разлуки злой
С пустынею немой
Мчит время быстротечно!
Покину скоро я
Украинские степи,
И снова на себя
Столичной жизни цепи,
Суровый рок кляня,
Увы, надену я!
Опять подчас в прихожей
Надутого вельможи,
Тогда как он покой
На пурпуровом ложе
С прелестницей младой
Вкушает безмятежно,
Её лобзая нежно,
С растерзанной душой,
С главою преклоненной
Меж челядью златой,
И чинно и смиренно
Я должен буду ждать
Судьбы своей решенья
От глупого сужденья,
Которое мне дать
Из милости рассудит
Ленивый полуцарь,
Когда его разбудит
В полудни секретарь…
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
Для пылкого поэта
Как больно, тяжело
В триумфе видеть зло
И в шумном вихре света
Встречать везде ханжей,
Корнетов-дуэлистов,
Поэтов-эгоистов
Или убийц-судей,
Досужих журналистов,
Которые тогда,
Как вспыхнула война
На Юге за свободу,
О срам! о времена!
Поссорились за оду!..
Лето 1821
В ответ на стихи,
в которых он советовал мне
навсегда остаться на Украине
Чтоб я младые годы
Ленивым сном убил!
Чтоб я не поспешил
Под знамена свободы!
Нет, нет! тому вовек
Со мною не случиться;
Тот жалкий человек,
Кто славой не пленится!
Кумир младой души -
Она меня, трубою
Будя в немой глуши,
Вслед кличет за собою
На берега Невы!
Итак, простите вы:
Краса благой природы,
Цветущие сады,
И пышные плоды,
И Дона тихи воды,
И мир души моей,
И кров уединенный,
И тишина полей
Страны благословенной, -
Где, горя, и сует,
И обольщений чуждый,
Прожить бы мог поэт
Без прихотливой нужды;
Где б дни его текли
Под сенью безмятежной
В объятьях дружбы нежной
И родственной любви!
Всё это оставляя,
Пылающий поэт
Направит свой полет,
Советам не внимая,
За чародейкой вслед!
В тревожном шуме света,
Средь горя и забот,
В мои младые лета,
Быть может, для поэта
Она венок совьёт.
Он мне в уединеньи,
Когда я буду сед,
Послужит в утешенье
Средь дружеских бесед.
Лето 1821
А. И. Косовский - сослуживец Рылеева по конно-артилерийской роте, который убеждал его оставить вольнолюбивые мечтания и навсегда поселиться в Острогожске.
К временщику
(Подражание Персиевой сатире «К Рубеллию»)
Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесённый в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула - достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,
Коль сам с презрением я на тебя гляжу
И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?
Что сей кимвальный звук
твоей мгновенной славы?
Что власть ужасная и сан твой величавый?
Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,
Чем с низкими страстьми и подлою душой
Себя, для строгого своих сограждан взора,
На суд их выставлять, как будто для позора!
Когда во мне, когда нет доблестей прямых,
Что пользы в сане мне и в почестях моих?
Не сан, не род - одни достоинства почтенны;
Сеян! и самые цари без них - презренны;
И в Цицероне мной не консул - сам он чтим,
За то что им спасён от Катилины Рим…
О муж, достойный муж! почто не можешь, снова
Родившись, сограждан спасти от рока злого?
Тиран, вострепещи! родиться может он,
Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!
О, как на лире я потщусь того прославить,
Отечество моё кто от тебя избавит!
Под лицемерием ты мыслишь, может быть,
От взора общего причины зла укрыть…
Не зная о своём ужасном положенье,
Ты заблуждаешься в несчастном ослепленье;
Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,
Но свойства злобные души не утаишь:
Твои дела тебя изобличат народу;
Познает он - что ты стеснил его свободу,
Налогом тягостным довёл до нищеты,
Селения лишил их прежней красоты…
Тогда вострепещи, о временщик надменный!
Народ тиранствами ужасен разъяренный!
Но если злобный рок, злодея полюбя,
От справедливой мзды и сохранит тебя,
Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство
Тебе свой приговор произнесёт потомство!
[1820]
Направлено против всесильного фаворита Александра I графа Аракчеева (1769 — 1834). По словам Н.А.Бестужева, «это был первый удар, нанесённый Рылеевым самодержавию».
Кимвальный звук. Кимвалы - музыкальный инструмент (тарелки).
Сеян (I в.) - префект преторианской гвардии в Риме; был казнён за подготовку заговора против императора Тиберия.
Цицерон (106-43 до н. э.) – римский оратор, разоблачил заговор Катилины (106-62 до н. э.) против республики.
Кассий Гай (ум. 41 до н. э.) - ближайший сподвижник Брута в борьбе за восстановление республики в Древнем Риме.
Катон Младший, или Утический (95-47 до н. э.) - римский государственный деятель, непреклонный защитник республики.
Селения лишил их прежней красоты. - Намёк на военные поселения, основанные Аракчеевым.
Герой, отечества спаситель!
Прими от сердца должну дань;
Бог наш защитник, покровитель,
Тебя нам ниспослал на брань!
Уже враги торжествовали,
Уж в злобной ярости мечтали
Здесь русский покорить народ!
Но ты лишь в стан успел явиться,
Как гордый стал тебя страшиться
И ощупью пошёл вперёд!
Пошёл вперёд и гибель верну
Мечтал ли он найти себе?
Но казнь ужасну, беспримерну
Определил творец тебе
Свершить над сонмом кровопийцев,
Грабителей, ехидн, убийцев,
Грехами, гнусностью своей
Давно уж всех превосходивших
И тем достойно заслуживших
Ужасный гнев царя царей!
Врагов презрел ты все коварства,
На бога верой уповал,
И, мня лишь о спасенье царства,
Ты оное всяк час спасал!
На страшном поле Бородинском,
В бою кровавом, исполинском,
Ты показал, что может росс!
На бога веру возлагая,
Врагов все силы презирая,
Он всюду, завсегда колосс.
С своими чувствами сражаясь,
Решился ты Москву отдать;
Но, духом паче укрепляясь,
Един лишь ты возмог сказать:
«Столицы царств не составляют!»
И се - уж россы низлагают
Наполеонов буйный рог!
Тарутин, Красный доказали,
Где россы галлов поражали,
Что правым есть защита - бог!
И что доколь славян потомки
Царя и веру будут чтить,
Дотоль дела их будут громки,
Дотоль их будет бог хранить!
Скажи, Кутузовым попранный,
О галл, грехами обуянный,
Что он есть ангел пред тобой,
Скажи, что он Алкид российский,
Что ты - дух злобный, лютый, низкий,
Исчадье ада, не герой!
Вселенная давно страдала
От честолюбия врага,
Уже одна её стояла
У краю гибели нога;
Как вдруг, герой, ты появился,
И мир надеждой озарился,
Что ты спасёшь его от бед,
Уже висевших над главою!
И се - уж мир спасён тобою,
Сразил врагов - и где их след?
Их след остался на равнинах,
Навек кичливому во срам!
А кости их в лесах, в долинах -
Во славу памятники нам!
Ты сих, Кутузов, дел творитель!
Где царств надменный покоритель,
Где сей ужасный бич людей,
Кого страшились земны боги?
Его умчали быстры ноги
С венчанных храбростью полей!
Ты шёл за ним вослед - и слава
Летела быстро на крылах.
Кичлива, гордая Варшава
Упала пред тобой во прах!
Несчастна Пруссия стенала
От ига злобна, алчна галла,
Но ты, сразя её врагов,
Сразя французов, злобных, ярых,
Друзей царю доставил старых,
Извёл из тягостных оков.
Такою славой осиянный,
Среди великих дел, побед,
Стократ ты лаврами венчанный
Пришёл, Кутузов, в лучший свет!
Твои дела, защитник трона,
Священной веры и закона, -
Из века паче будут в век
Всё с новой силой проливаться
И гласно в мире отзываться,
Что ты великий человек!
1814
Где алтарей не соружают
Святой к отечеству любви?
[неразборчиво] где не почитают
Питать святой сей жар в крови?
Друзья! Меня вы уличите
И тот народ мне укажите,
Который бы её не знал,
Оставивши страну родную
И удалясь во всём в чужую,
Тоски в себе не ощущал?
Нет, нет везде равно пылает
В сердцах святой любви сей жар:
Её хотя не понимает,
Но равно чувствует дикарь -
Необразованный индеец,
Как и учёный европеец.
Всегда и всюду ей был храм:
И в отдалённейшие веки
От чиста сердца человеки
Несли ей жертву, как богам.
Хвалится Греция сынами,
Пылавшими любовью к ней,
А Рим такими же мужами
Встарь славен к чести был своей.
Нас уверяют: Термопиллы,
Осада Рима, - что любили
Отчизну всей тогда душой.
Там храбрый Леонид спартанин,
Здесь изгнанный Камилл римлянин -
Отчизне жертвуют собой.
Но римских, греческих героев
В любви к отечеству прямой
Средь мира русские, средь боев,
Затмили давнею порой.
Владимир, Минин и Пожарской,
Великий Пётр и Задунайской,
И нынешних герои лет,
Великие умом, очами,
Между великими мужами,
Каких производил сей свет.
Суворов чистою любовью
К своей отчизне век пылал,
И, жертвуя именьем, кровью,
Её врагов он поражал:
Его поляки трепетали,
Французы с турками дрожали.
Повсюду завсегда с тобой
Любовь к Отчизне, россиянин!
А с нею, с ней велик гражданин,
Ужасный для врагов герой.
Гордынею вновь полн, решился
Галл росса покорить себе, -
Но вдруг Кутузов появился -
И галлов замысел - не бе!
Так русские всегда любили
И так Отечество хранили
От всяких бед и от врага.
Тот здравого ума лишился,
Кто росса покорить решился, -
Он ломит гордому рога!..
Народ отчизну обожающ,
К царю, к религии святой
Всем сердцем, всей душой пылающ,
Средь бурь всегда стоит горой,
Никем, ничем не раз [разимый]
Покойною и горделивой.
Тому являет днесь пример
Держава славная Россия, -
Её врага попранна выя,
Погибнет, гибнет изувер.
Хвала, отечества спаситель!
Хвала, хвала, отчизны сын!
Злодейских замыслов рушитель,
России верный гражданин,
И бич и ужас всех французов! -
Скончался телом ты, Кутузов,
Но будешь вечно жив, герой,
И в будущие веки славен,
И не дерзнёт уж враг злонравен
России нарушать покой!..
1813
Биография
РЫЛЕЕВ Кондратий Фёдорович [18 (29) сентября 1795, с. Батово Софийского уезда Петербургской губернии - 13 (25) июля 1826, казнён в Петербурге], русский поэт, декабрист.
Сын небогатого дворянина, отец имел небольшое имение в Санкт-Петербургской губернии. Рылеев получил образование в 1 Кадетском корпусе в Петербурге. Из корпуса был выпущен в январе 1814 артиллерийским офицером, участвовал в заграничных походах русской армии 1814-15. Существует предание, что в Париже Рылеев посетил знаменитую гадалку, которая предсказала ему смерть через повешение. После войны он квартировал вместе с ротой в Виленской, затем Воронежской губерниях. Вышел в отставку в 1818 в чине подпоручика. В 1819 женился по страстной любви на дочери воронежского помещика Н.М.Тевяшевой и поселился в Петербурге, где поступил на службу в палату уголовного суда. Как и некоторые другие либерально настроенные современники, Рылеев старался «облагородить» непопулярную среди дворянства гражданскую службу и использовать её для совершения гуманных поступков и борьбы за справедливость. Служа в суде, Рылеев совершил немало добрых дел, помогал обездоленным и притесняемым. С весны 1824 Рылеев перешёл правителем дел в канцелярию Российско-Американской компании и поселился в казённом доме на набережной Мойки.
Литературная деятельность
Определяющими чертами личности Рылеева были его пламенный патриотизм, стремление к свободе отечества и романтически-возвышенное понимание гражданственности. Его политические взгляды носили налёт романтического утопизма. По воспоминанию сослуживца, Рылеев был помешан на «равенстве и свободомыслии». Это было основным мотивом и его поэтического творчества. Рылеев воспевал гражданские добродетели, был чужд чисто эстетического отношения к поэзии («Я не поэт, я гражданин»), его герои - борцы за свободу. С 1819 он начал сотрудничать в различных литературных журналах, прославился в 1820 публикацией стихотворения «К временщику», явно обличавшего А.А.Аракчеева. Автор сборника «Думы» (оригинальные по форме стихотворные повествования о славных событиях русской истории, одна из дум, «Ермак», стала народной песней), поэм «Войнаровский», «Наливайко». Рылеев состоял членом Вольного общества любителей российской словесности, Общества соревнователей просвещения и благотворения. В 1823-25 вместе с другом, литератором и декабристом А.А.Бестужевым издавал имевший успех литературный альманах «Полярная Звезда», в котором печатались произведения А.С.Пушкина, П.А.Вяземского, А.А.Дельвига и др.
Осенью 1823 Рылеев был принят И.И.Пущиным в Северное общество, быстро стал одним из активнейших его членов. В конце 1824 вошёл в директорию Северного общества и фактически возглавил его. По взглядам Рылеев больше тяготел к идее республики, чем конституционной монархии, но не придавал большого значения спорам декабристов на этот счёт. Он считал, что вопрос о форме правления в России должно решать не тайное общество, а избранное народом Учредительное собрание, и основная задача тайного общества - добиться его созыва. Рылееву же принадлежала и идея компромиссного решения вопроса о судьбе царской фамилии: заручившись поддержкой флотских офицеров, вывезти её на корабле в «чужие края». Рылеев даже пытался основать управу Северного общества в Кронштадте, но потерпел неудачу.
В феврале 1824 Рылеев был ранен на дуэли с князем К.Я.Шаховским (причиной дуэли послужила задетая честь сестры Рылеева). В сентябре 1825 Рылеев был секундантом на нашумевшем поединке его кузена и члена тайного общества К.П.Чернова с В.Д.Новосильцевым, который закончился гибелью обоих участников.
Известие о смерти Александра I застало врасплох членов Северного общества, которые, чтобы избежать обсуждения вопроса о цареубийстве, решили приурочить революционное выступление к моменту смерти монарха. Рылеев сделался одним из инициаторов и руководителей подготовки восстания 14 декабря 1825 на Сенатской площади. В дни междуцарствия он был болен ангиной, и его дом стал центром совещаний заговорщиков, приходивших будто бы проведать больного. Рылеев, воодушевляя товарищей, сам не мог эффективно участвовать в восстании, поскольку был штатским. Утром 14 декабря он пришёл на Сенатскую площадь, затем покинул её и большую часть дня провёл в разъездах по городу, стараясь выяснить ситуацию в разных полках и найти подмогу. Арестован был у себя дома вечером того же дня. Приговорён к смертной казни и повешен 13 июля 1826.
У Рылеева были дочь и сын, умерший в младенчестве.
(О. В. Эдельман)
РЫЛЕЕВ К. Ф. (статья «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», 1890 – 1907)
Рылеев (Кондратий Фёдорович) - декабрист и поэт. Родился в захудалой дворянской семье, 18 сентября 1795 г.
Отец его, управлявший делами кн.Голицына, был человек крутой и обращался деспотически как с женой, так и с сыном. Мать Рылеева, Анастасия Матвеевна (урождённая Эссен), желая избавить ребёнка от жестокого отца, уже в 1801 г. отдала его в первый кадетский корпус.
Здесь Рылеев обнаружил сильный характер и наклонность писать стихи. От этого времени сохранилась его шуточная поэма «Кулакиада», описывавшая смерть и похороны корпусного повара Кулакова и выставлявшая в комическом виде знаменитого в летописях корпуса эконома А.П.Боброва.
В 1814 Рылеев был выпущен в офицеры, в конную артиллерию, и совершил поход в Швейцарию и Францию. В 1815 г. опять был с войсками во Франция и пробыл в Париже до конца сентября. В 1818 г. вышел в отставку; в 1820 г. женился на Наталье Михайловне Тевяшевой. После женитьбы Рылеев переехал в Петербург, сблизился с интеллигентными кружками столицы, примкнул к вольному обществу любителей российской словесности и к масонской ложе «Пламенеющей звезды». В это же время начинается литературная деятельность Рылеева: он пишет незначительные стихотворения и статейки в прозе в «Соревнователе Просвещения», «Сыне Отечества», «Невском Зрителе», «Благонамеренном». Одно из этих стихотворений поразило современников неслыханною дерзостью: оно было озаглавлено «К временщику» и метило в грозного Аракчеева.
В 1821 г. Рылеев был избран от дворянства заседателем уголовной палаты и приобрёл некоторую популярность как неподкупный поборник справедливости. За это время Рылеев сошёлся со всем литературным миром Петербурга, сдружился с Пушкиным, Марлинским, Булгариным (который ещё считался либералом) и другими. В 1824 г. Рылеев перешёл на службу российско-американской компании правителем канцелярии, и здесь познакомился с такими людьми как М.М.Сперанский и гр. Н.С.Мордвинов. Своё уважение к последнему он выразил в оде: «Гражданское мужество».
В доме Рылеева бывали литературный собрания, на которых возникла мысль об издании ежегодного альманаха. Мысль эту осуществили сам Рылеев и А.А.Бестужев, выпустившие в 1823 г. «Полярную Звезду». Альманах издавался три года и был прямым предшественником «Московского Телеграфа».
На 1826 г. издателями была заготовлена «Звёздочка», альманах меньшего объема, но ей не суждено было появиться в свет; лишь в 1870-х гг. она была открыта и перепечатана в «Русской Старине». В одно время с «Полярной Звездой» Рылеев выпустил в свет «Думы» и поэму «Войнаровский».
В начале 1823 г. Рылеев вступил в революционное «Северное общество», образовавшееся из «Союза общественного благоденствия». Он был принят сразу в разряд «убеждённых» и уже через год был избран директором общества. Дух и направление Северного общества, собрания которого происходили на квартире Рылеева, всецело созданы им. В противоположность Южному обществу, руководимому Пестелем, Северное отличалось демократизмом. Рылеев настаивал на принятии в общество купцов и мещан, предлагал освобождение крестьян непременно с наделением их землей и т. д. Вместе с тем Рылеев сильно боролся против кровавых мер, которые вошли в план действий декабристов.
Перед 14 декабря Рылеев сложил свои полномочия; «диктатором» был избран кн. Трубецкой, но Рылеев всё-таки был на Сенатской площади. На следующую ночь он был арестован и заключён в каземат № 17 Алексеевского равелина. После допроса у императора, который оценил благородный характер Рылеева, он получил дозволение переписываться с женой и однажды виделся с нею. Переписка Рылеева с женою из крепости свидетельствует, что он предвидел свою участь, но не терял твёрдости духа и всецело был занят судьбой своей семьи. И в крепости он сочинял стихи, накалывая их иглою на кленовые листы и пересылая через сторожа к Е.П.Оболенскому. На допросах Рылеев отвечал прямодушно, твёрдо, и признавал себя главным виновником. Он был одним из тех пяти, которые верховным судом были поставлены вне разрядов и присуждены к смертной казни четвертованием. В росписи преступников он и оставлен вторым и преступления его выражены в следующих словах: «Умышлял на цареубийство; назначал к совершению оного лица; умышлял на лишение свободы, на изгнание и на истребление Императорской фамилии и приуготовлял к тому средства; усилил деятельность Северного общества, управлял оным, приуготовлял способы к бунту, составлял планы, заставлял сочинить манифест о разрушении правительства; сам сочинял и распространял возмутительные песни и стихи и принимал членов; приуготовлял главные средства к мятежу и начальствовал в оных; возбуждал к мятежу низших чинов чрез их начальников посредством разных обольщений и во время мятежа сам приходил на площадь».
Казнь четвертованием была заменена казнью чрез повешение. 12 июля 1826 г. приговорённые к смерти были закованы в кандалы и переведены в Кронверкскую куртину, при чём Рылееву достался № 14. 13 июля совершена казнь. За несколько минут до смерти Рылеев написал жене письмо, начинающееся словами: «Бог и Государь решил участь мою: я должен умереть и умереть смертию позорною»… Письмо это долго ходило по рукам в списках.
Выдающуюся роль Рылеева в декабристском движении, несмотря на его скромное общественное положение, современники объясняют обаянием его личности. «В его взгляде, - говорит барон Розен, - в чертах его лица виднелась одушевлённая готовность на великие дела; его речь была ясна и убеждённа.» «Я не знавал другого человека, который обладал бы такой притягательной силой», говорит о нём Никитенко. По свидетельству Н.Бестужева, Рылеев «готов был на всякую жертву для друга».
Литературное наследство Рылеева заключается главным образом в «Думах» и поэмах. Думы - это патриотические баллады, строго осуждённые Пушкиным за ходульность и ненародность; зато в поэме «Войнаровский» и отрывках из других недоконченных поэм Пушкин признал в Рылееве истинного поэта. Относительно художественного достоинства своих произведений не обольщался и сам Рылеев «Я не поэт, а гражданин», заявлял он, и на свою литературную деятельность смотрел как на гражданское служение, целью которого должно быть «общественное благо». Это направление его поэзии и составляет её оригинальность и не даёт возможности смешать имя Рылеева с остальными poetae minoris пушкинской эпохи. В этом отношении, кроме дум и поэм, выдаются стихотворения Рылеева: «Гражданин», «На смерть Чернова», «На смерть Байрона», «К А. А. Бестужеву» и пр.
Собрание сочинений Рылеева издано в 1872 г. П.А.Ефремовыми, а в 1893 г. (наиболее полное), под редакцией М.Н.Мазаева (приложение к журналу «Север»).
М. Мазаев
[Статьи (2) о К. Рылееве]
