Наш век пройдёт. Откроются архивы,
И всё, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.
Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда.
1967 - 1969
Читает Николай Тихонов:
Опять стою на мартовской поляне,
Опять весна - уж им потерян счёт,
И в памяти, в лесу воспоминаний,
Снег оседает, тает старый лёд.
И рушатся, как ледяные горы,
Громады лет, вдруг превращаясь в сны,
Но прошлого весенние просторы
Необозримо мне возвращены.
Вновь не могу я вдоволь насмотреться
На чудеса воскресших красок дня,
Вернувшись из немыслимого детства,
Бессмертный грач приветствует меня!
Мы с ним идём по солнечному склону,
На край полей, где, как судьба, пряма,
Как будто по чужому небосклону,
Прошла заката рдяная кайма.
1967 - 1969
Дома здесь двадцать лет назад
В огне и грохоте кипели,
И шли бойцы сквозь этот ад
Неотразимо - к высшей цели.
И вдруг над яростью атак,
Последним, исступлённым бредом -
Не красный над рейхстагом флаг,
А солнце красное Победы!
Здесь был окончен долгий путь,
Сюда пришли мы за расплатой -
И Гитлер не посмел взглянуть
В лицо советскому солдату…
…И вновь покой на тихих лицах,
Берлин встречать весну готов,
Не пепел - тёплый дождь струится
На цвет сияющих садов.
О мире люди говорят,
Горит воспоминаний пламя,
Пусть злобные глаза следят
Из ночи западной за нами.
И пусть в двадцатую весну
Народы слышат наше слово:
Здесь, где добили мы войну,
Мы не дадим родиться новой!
1945 - 1965
Даль полевая, как при Калите,
Унылая, осенняя, нагая,
Леса в зелёной хвойной темноте
Стоят, покой земли оберегая.
И облака проходят тяжело,
Отражены в озёрной древней чаше,
И ворон тянет тихое крыло
В безмолвие безлюдной пашни.
И лишь над лесом, чёрные, маяча,
Бросая тень по просекам в траву,
Столбы высоковольтной передачи
Мне говорят, в какой я век живу!
1963
Читает Николай Тихонов:
Там подошла, к стене почти, стена,
И нет у них ни двери, ни окна.
И между них, такой, что видно дно,
Бежит ручей - название одно.
Когда-то был он полон водных дел,
И умный кот на том ручье сидел.
И в поисках хозяину харчей
Кот лапу запускал свою в ручей,
Рассматривал, каков его улов,
На серый коготь рыбу наколов,
И если рыба шла как будто в брак,
То снова в воду лазал кот-батрак.
И говорили люди тех дворов:
«Вот это кот, прозваньем - рыболов».
И переулок отдали коту,
Как мастеру ловить начистоту.
Уединясь от громких злоб и зал,
Париж мне эту повесть рассказал.
Сейчас ручей такой, что видно дно,
Над ним дома - название одно.
И нет сентиментальности во мне,
Ни жалости к ручью или к стене.
Но так служивший человеку кот
Пускай героем в песню перейдёт.
Из переулка, узкого, как дверь,
В страну родную я смотрю теперь.
Вам всем, собаки - сторожа границ,
Вам, лошади, что быстролётней птиц,
Олени тундр, глотатели снегов,
Верблюды закаспийских берегов -
Я не смеюсь и говорю не зря,
Спасибо вам от сердца говоря,
За дней труды, за скромность, простоту,
Уменье делать всё начистоту.
Хочу, чтоб вас, зверей моей земли,
За вашу помощь люди берегли
И чтили б так за лучшие дела,
К которым ваша доблесть привела,
Вот так, как этот город мировой
Чтит батрака с кошачьей головой!
?
Петровой волей сотворён
И светом ленинским означен -
В труды по горло погружён,
Он жил - и жить не мог иначе.
Он сердцем помнил: береги
Вот эти мирные границы, -
Не раз, как волны, шли враги,
Чтоб о гранит его разбиться.
Исчезнуть пенным вихрем брызг,
Бесследно кануть в бездне чёрной.
А он стоял, большой, как жизнь,
Ни с кем не схожий, неповторный!
И под фашистских пушек вой
Таким, каким его мы знаем,
Он принял бой, как часовой,
Чей пост вовеки несменяем!
1941 - 1943
Читает Л.Губанов:
Спит городок
Спокойно, как сурок.
И дождь сейчас уснёт,
На крышах бронзовея;
Спит лодок белый флот
И мёртвый лев Тезея,
Спит глобус-великан,
Услада ротозея,
Спят мыши в глобусе,
Почтовый синий ящик,
Места в автобусе
И старых лип образчик, -
Всё спит в оцепенении одном,
И даже вы - меняя сон за сном.
А я зато в каком-то чудном гуле
У тёмных снов стою на карауле
И слушаю: какая в мире тишь.
…Вторую ночь уже горит Париж!
1940
Я люблю тебя той - без причёски,
Без румян - перед ночи концом,
В чёрном блеске волос твоих жёстких,
С побледневшим и строгим лицом.
Но, отняв свои руки и губы,
Ты уходишь, ты вечно в пути,
А ведь сердце не может на убыль,
Как полночная встреча, идти.
Словно сон, что случайно вспугнули,
Ты уходишь, как сон, - в глубину
Чужедальних мелькающих улиц,
За страною меняешь страну.
Я дышал тобой в сумраке рыжем,
Что мучений любых горячей,
В раскалённых бульварах Парижа,
В синеве ленинградских ночей.
В крутизне закавказских нагорий,
В равнодушье московской зимы
Я дышал этой сладостью горя,
До которого дожили мы.
Где ж ещё я тебя повстречаю,
Вновь увижу, как ты хороша?
Из какого ты мрака, отчаясь,
Улыбнёшься, почти не дыша?
В суету и суровость дневную,
Посреди роковых новостей,
Я не сетую, я не ревную, -
Ты - мой хлеб в этот голод страстей.
[1937-1940]
Читает О.Вавилов:
Ты не думай о том,
как тоскую я в городе зимнем,
И высокие брови не хмурь
на чернеющий снег.
Ты со мною всегда:
и в снегах, и под пламенным ливнем.
Улыбнись, моя гордость,
ты поедешь навстречу весне.
Ты увидишь ручьи как впервые,
мальчишески рыжие рощи,
И взъерошенных птиц,
и травы полусонный узор,
Всё, что снится тебе,
будет сниться теплее и проще.
Ты любимое платье
наденешь для синих озёр,
Ты пойдёшь вдоль канала,
где барки над тихой водою,
Отдохнёшь среди улиц,
где тихо каштаны цветут,
Ты очнёшься одна -
в тишине, далеко,
чуть усталой, простой, молодою,
Удивлённо впивая
такой тишины чистоту.
1938
Вот птица - нет её свежей -
Оттенков пепельного дыма, -
Породы башенных стрижей,
Чья быстрота неповторима.
Летит, нигде не отдохнув,
От тростников Египта пресных
До Гельголанда - ночь одну -
До стен, как мужество, отвесных.
Уж небо стало зеленей.
Она зарей уже умылась,
И, окантован, перед ней
Могучей пеной остров вырос.
Но там, где серого гнезда
Комок однажды прилепился,
Бьёт время, волны разнуздав,
Осколки рухнувшего мыса.
И плачет птица, огорчив
Весельем залитые мели,
Как будто ночь ещё кричит
В её худом и тёмном теле.
Так, европеец, удалясь
От той земли, что звалась детством,
Ты вспомнишь вдруг былую связь
И чувств потерянных соседство.
Преодолев и ночь и дождь
Крылом свистящим, в лётной славе,
Ты прилетишь - и ты найдёшь
Совсем не то, что ты оставил.
1935
Женщина в дверях стояла,
В закате с головы до ног,
И пряжу чёрную мотала
На чёрный свой челнок.
Рука блеснёт и снова ляжет,
Темнея у виска,
Мотала жизнь мою, как пряжу,
Горянки той рука.
И бык, с травой во рту шагая,
Шёл снизу в этот дом,
Увидел красные рога я
Под чёрным челноком.
Заката уголь предпоследний,
Весь раскалён, дрожал,
Между рогов аул соседний
Весь целиком лежал.
И сизый пар, всползая кручей,
Домов лизал бока,
И не было оправы лучше
Косых рогов быка.
Но дунет ветер, леденея,
И кончится челнок,
Мелькнёт последний взмах, чернея,
Последний шерсти клок…
Вот торжество неодолимых
Простых высот.
А песни - что? Их тонким дымом
В ущелье унесёт.
?
Я - одержимый дикарь, я гол.
Скалой меловой блестит балкон.
К Тучкову мосту шхуну привёл
Седой чудак Стивенсон.
И лет ему нынче двадцать пять,
Он новый придумал рассказ -
Ночь отменена, и Земля опять
Ясна, как морской приказ.
Пуля дум-дум, стрела, динамит
Ловили душу мою в боях, -
И смеялась она, а сегодня дрожит
Болью о кораблях.
Но я такой, не молод, не сед -
И шхуне, что в душу вросла,
Я не могу прочертить ответ
Солёным концом весла.
Пусть уходит в моря, в золото, в лак
Вонзать в китов острогу,
Я сердце своё, как боксёр - кулак,
Для боя в степях берегу.
?
Не заглушить, не вытоптать года, -
Стучал топор над необъятным срубом,
И вечностью калённая вода
Вдруг обожгла запёкшиеся губы.
Владеть крылами ветер научил,
Пожар шумел и делал кровь янтарной
И брагой тёмной путников в ночи
Земля поила благодарно.
И вот под небом, дрогнувшим тогда,
Открылось в диком и простом убранстве,
Что в каждом взоре пенится звезда
И с каждым шагом ширится пространство.
[1922]
Читает В.Монюков:
Батальонный встал и сухой рукой
Согнул пополам камыш.
«Так отпустить проститься с женой,
Она умирает, говоришь?
Без тебя винтовкой меньше одной, -
Не могу отпустить. Погоди:
Сегодня ночью последний бой.
Налево кругом - иди!»
…Пулемёт задыхался, хрипел, бил,
И с флангов летел трезвон,
Одиннадцать раз в атаку ходил
Отчаянный батальон.
Под ногами утренних лип
Уложили сто двадцать в ряд.
И табак от крови прилип
К рукам усталых солдат.
У батальонного по лицу
Красные пятна горят,
Но каждому мертвецу
Сказал он: «Спасибо, брат!»
Рукою, острее ножа,
Видели все егеря,
Он каждому руку пожал,
За службу благодаря.
Пускай гремел их ушам
На другом языке отбой,
Но мёртвых руки по швам
Равнялись сами собой.
«Слушай, Денисов Иван!
Хоть ты уж не егерь мой,
Но приказ по роте дан,
Можешь идти домой».
Умолкли все - под горой
Ветер, как пёс, дрожал.
Сто девятнадцать держали строй,
А сто двадцатый встал.
Ворон сорвался, царапая лоб,
Крича, как человек.
И дымно смотрели глаза в сугроб
Из-под опущенных век.
И лошади стали трястись и ржать,
Как будто их гнали с гор,
И глаз ни один не смел поднять,
Чтобы взглянуть в упор.
Уже тот далёко ушёл на восток,
Не оставив на льду следа, -
Сказал батальонный, коснувшись щёк:
«Я, кажется, ранен. Да».
1922
Катятся звёзды, к алмазу алмаз,
В кипарисовых рощах ветер затих,
Винтовка, подсумок, противогаз
И хлеба - фунт на троих.
Тонким кружевом голубым
Туман обвил виноградный сад.
Четвёртый год мы ночей не спим,
Нас голод глодал, и огонь, и дым,
Но приказу верен солдат.
«Красным полкам -
За капканом капкан…»
…Захлебнулся штык, приклад пополам,
На шее свищет аркан.
За море, за горы, за звёзды спор,
Каждый шаг - наш и не наш,
Волкодавы крылатые бросились с гор,
Живыми мостами мостят Сиваш!
Но мёртвые, прежде чем упасть,
Делают шаг вперёд -
Не гранате, не пуле сегодня власть,
И не нам отступать черёд.
За нами ведь дети без глаз, без ног,
Дети большой беды;
За нами - города на обломках дорог,
Где ни хлеба, ни огня, ни воды.
За горами же солнце, и отдых, и рай,
Пусть это мираж - всё равно!
Когда тысячи крикнули слово: «Отдай!» -
Урагана сильней оно.
И когда луна за облака
Покатилась, как рыбий глаз,
По сломанным рыжим от крови штыкам
Солнце сошло на нас.
Дельфины играли вдали,
Чаек качал простор,
И длинные серые корабли
Поворачивали на Босфор.
Мы легли под деревья, под камни, в траву,
Мы ждали, что сон придёт,
Первый раз не в крови и не наяву,
Первый раз на четвёртый год…
Нам снилось, если сто лет прожить -
Того не увидят глаза,
Но об этом нельзя ни песен сложить,
Ни просто так рассказать!
1922
Локти резали ветер, за полем - лог,
Человек добежал, почернел, лёг.
Лёг у огня, прохрипел: «Коня!»
И стало холодно у огня.
А конь ударил, закусил мундштук,
Четыре копыта и пара рук.
Озеро - в озеро, в карьер луга.
Небо согнулось, как дуга.
Как телеграмма, летит земля,
Ровным звоном звенят поля,
Но не птица сердце коня - не весы,
Оно заводится на часы.
Два шага - прыжок, и шаг хромал,
Человек один пришёл на вокзал,
Он дышал, как дырявый мешок.
Вокзал сказал ему: «Хорошо».
«Хорошо», - прошумел ему паровоз
И синий пакет на север повёз.
Повёз, раскачиваясь на весу,
Колесо к колесу - колесо к колесу,
Шестьдесят вёрст, семьдесят вёрст,
На семьдесят третьей - река и мост,
Динамит и бикфордов шнур - его брат,
И вагон за вагоном в ад летят.
Капуста, подсолнечник, шпалы, пост,
Комендант прост и пакет прост.
А лётчик упрям и на четверть пьян,
И зелёною кровью пьян биплан.
Ударило в небо четыре крыла,
И мгла зашаталась, и мгла поплыла.
Ни прожектора, ни луны,
Ни шороха поля, ни шума волны.
От плеч уж отваливается голова,
Тула мелькнула - плывёт Москва.
Но рули заснули на лету,
И руль высоты проспал высоту.
С размаху земля навстречу бьёт,
Путая ноги, сбегался народ.
Сказал с землёю набитым ртом:
«Сначала пакет - нога потом».
Улицы пусты - тиха Москва,
Город просыпается едва-едва.
И Кремль ещё спит, как старший брат,
Но люди в Кремле никогда не спят.
Письмо в грязи и в крови запеклось,
И человек разорвал его вкось.
Прочёл - о френч руки обтёр,
Скомкал и бросил за ковёр:
«Оно опоздало на полчаса,
Не нужно - я всё уже знаю сам».
1922
Спокойно трубку докурил до конца,
Спокойно улыбку стёр с лица.
«Команда, во фронт! Офицеры, вперёд!»
Сухими шагами командир идёт.
И слова равняются в полный рост:
«С якоря в восемь. Курс - ост.
У кого жена, брат -
Пишите, мы не придём назад.
Зато будет знатный кегельбан».
И старший в ответ: «Есть, капитан!»
А самый дерзкий и молодой
Смотрел на солнце над водой.
«Не всё ли равно, - сказал он, - где?
Ещё спокойней лежать в воде».
Адмиральским ушам простукал рассвет:
«Приказ исполнен. Спасённых нет».
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
Между 1919 и 1922
Читает Николай Тихонов:
[Приглашаю посмотреть моё стихотворение: «О новых гвоздях»]
Длинный путь. Он много крови выпил.
О, как мы любили горячо -
В виселиц качающемся скрипе
И у стен с отбитым кирпичом.
Этого мы не расскажем детям,
Вырастут и сами всё поймут,
Спросят нас, но губы не ответят
И глаза улыбки не найдут.
Показав им, как земля богата,
Кто-нибудь ответит им за нас:
«Дети мира, с вас не спросят платы,
Кровью всё откуплено сполна».
1921
Читает Николай Тихонов:
Мы разучились нищим подавать,
Дышать над морем высотой солёной,
Встречать зарю и в лавках покупать
За медный мусор - золото лимонов.
Случайно к нам заходят корабли,
И рельсы груз проносят по привычке;
Пересчитай людей моей земли -
И сколько мёртвых встанет в перекличке.
Но всем торжественно пренебрежём.
Нож сломанный в работе не годится,
Но этим чёрным, сломанным ножом
Разрезаны бессмертные страницы.
Ноябрь 1921
Читает Николай Тихонов:
Когда уйду - совсем согнётся мать,
Но говорить и слушать так же будет,
Хотя и трудно старой понимать,
Что обо мне рассказывают люди.
Из рук уронит скользкую иглу,
И на щеках заволокнятся пятна, -
Ведь тот, что не придёт уже обратно,
Играл у ног когда-то на полу.
Ноябрь 1921
С. Колбасьеву
Часовой усталый уснул,
Проснулся, видит: в траве
В крови весь караул
Лежит голова к голове.
У каждого семья и дом,
Становись под пули, солдат,
А ветер зовёт: уйдём,
А леса за рекой стоят.
И ушёл солдат, но в полку
Тысяча ушей и глаз,
На бумаге печать в уголку,
Над печатью - штамп и приказ.
И сказал женщине суд:
«Твой муж - трус и беглец,
И твоих коров уведут,
И зарежут твоих овец».
А солдату снилась жена,
И солдат был сну не рад,
Но подумал: она одна,
И вспомнил, что он - солдат.
И пришёл домой, как есть,
И сказал: «Отдайте коров
И овец иль овечью шерсть,
Я знаю всё и готов».
Хлеб, два куска
Сахарного леденца,
А вечером сверх пайка
Шесть золотников свинца.
6 ноября 1921
Полюбила меня не любовью, -
Как берёзу огонь - горячо.
Веселее зари над становьем
Молодое блестело плечо.
Но не песней, не бранью, не ладом
Не ужились мы долго вдвоём, -
Убежала с угрюмым номадом,
Остробоким свистя каиком.
Ночью в юрте, за ужином грубым
Мне якут за охотничий нож
Рассказал, как ты пьёшь с медногубым
И какие подарки берёшь.
«Что же, видно, мои были хуже?»
«Видно, хуже», - ответил якут,
И рукою, лиловой от стужи,
Протянул мне кусок табаку.
Я ударил винтовкою оземь,
Взял табак и сказал: «Не виню.
Видно, брат, и сожжённой берёзе
Надо быть благодарной огню».
1920
Праздничный, весёлый, бесноватый,
С марсианской жаждою творить,
Вижу я, что небо небогато,
Но про землю стоит говорить.
Даже породниться с нею стоит,
Снова глину замешать огнём,
Каждое желание простое
Освятить неповторимым днём.
Так живу, а если жить устану,
И запросится душа в траву,
И глаза, не видя, в небо взглянут, -
Адвокатов рыжих позову.
Пусть найдут в законах трибуналов
Те параграфы и те года,
Что в земной дороге растоптала
Дней моих разгульная орда.
1920
Читает Николай Тихонов:
Крутили мельниц диких жернова,
Мостили гать, гоняли гурт овечий,
Кусала ноги ржавая трава,
Ломала вьюга мёртвой хваткой плечи.
Мы кольца растеряли, не даря,
И песни раскидали по безлюдью,
Над молодостью - медная заря,
Над старостью… Но старости не будет.
1919
Читает В.Монюков:
Не плачьте о мёртвой России
Живая Россия встаёт, -
Её не увидят слепые,
И жалкий её не поймёт.
О ней горевали иначе,
Была ли та горесть чиста?
Она возродится не в плаче,
Не в сладостной ласке кнута.
Не к морю пойдёт за варягом,
Не к княжей броне припадёт, -
По нивам, лесам и оврагам
Весенняя сила пройдёт.
Не будет пропита в кружале,
Как прежде, святая душа
Под песни, что цепи слагали
На белых камнях Иртыша.
От Каспия к Мурману строго
Поднимется вешний народ,
Не скованный именем бога,
Не схваченный ложью тенёт.
Умрёт горевая Россия
Под камнем, седым горюном,
Где каркали вороны злые
О хищников пире ночном.
Мы радости снова добудем,
Как пчёлы - меды по весне,
Поверим и солнцу, и людям,
И песням, рождённым в огне.
1918
Мир строится по новому масштабу.
В крови, в пыли, под пушки и набат
Возводим мы, отталкивая слабых,
Утопий град - заветных мыслей град.
Мы не должны, не можем и не смеем
Оставить труд, заплакать и устать:
Мы призваны великим чародеем
Печальный век грядущим обновлять.
Забыли петь, плясать и веселиться, -
О нас потом и спляшут и споют,
О нас потом научатся молиться,
Благословят в крови начатый труд.
Забыть нельзя - враги стеною сжали,
Ты, пахарь, встань с оружием к полям,
Рабочий, встань сильнее всякой стали,
Все, кто за нас, - к зовущим знаменам.
И впереди мы видим град утопий,
Позор и смерть мы видим позади,
В изверившейся, немощной Европе
Мы - первые строители-вожди.
Мы - первые апостолы дерзанья,
И с нами всё: начало и конец.
Не бросим недостроенного зданья
И не дадим сгореть ему в огне.
Здесь перекрёсток - веруйте, поймите,
Решенье нам одним принадлежит,
И гений бурь начертит на граните -
Свобода или рабство победит.
Утопия - светило мирозданья,
Поэт-мудрец, безумствуй и пророчь, -
Иль новый день в невиданном сиянье,
Иль новая, невиданная ночь!
20 ноября 1918
Посмотри на ненужные доски -
Это кони разбили станки.
Слышишь свист, удалённый и плоский?
Это в море ушли миноноски
Из заваленной льдами реки.
Что же, я не моряк и не конник,
Спать без просыпа? Книгу читать?
Сыпать зёрна на подоконник?
А! я вовсе не птичий поклонник,
Да и книга нужна мне не та…
Жизнь учила веслом и винтовкой,
Крепким ветром, по плечам моим
Узловатой хлестала верёвкой,
Чтобы стал я спокойным и ловким,
Как железные гвозди, простым.
Вот и верю я палубе шаткой,
И гусарским, упругим коням,
И случайной походной палатке,
И любви расточительно-краткой,
Той, которую выдумал сам.
Между 1917 и 1920
Читает В.Монюков:
Ночь без луны кругом светила,
Пожаром в тишине грозя,
Ты помнишь всё, что с нами было,
Чего забыть уже нельзя:
Наш тесный круг, наш смех открытый,
Немую сладость первых пуль,
И длинный, скучный мост Бабита,
И в душном августе Тируль.
Как шёл ночами, колыхаясь,
Наш полк в лиловых светах сна,
И звонко стукались, встречаясь,
Со стременами стремена.
Одних в горящем поле спешил,
Других замедлил клич: пора!
Но многие сердца утешил
Блеск боевого серебра.
Былое заключёно в книги,
Где вечности багровый дым,
Быть может, мы у новой Риги
Опять оружье обнажим.
Ещё насмешка не устала
Безумью времени служить,
Но умереть мне будет мало,
Как будет мало только жить.
1917
Котелок меня по боку хлопал,
Гул стрельбы однозвучнее стал,
И вдали он качался, как ропот,
А вблизи он висел по кустам.
В рыжих травах гадюки головка
Промелькнула, как быстрый укол,
Я рукой загорелой винтовку
На вечернее небо навёл.
И толчок чуть заметной отдачи
Проводил мою пулю в полёт.
Там метался в обстреле горячем
Окружаемый смертью пилот.
И, салютом тяжёлым оплакан,
Серый «таубе» в гулком аду
Опрокинулся навзничь, как факел,
Зарываясь в огонь на ходу.
И мне кажется, в это мгновенье
Остановлен был бег бытия,
Только жили в глухих повтореньях
Гул и небо, болото и я.
1916 или 1917
«Таубе» - германский боевой самолёт времён Первой мировой войны.
Биография
ТИХОНОВ, Николай Семёнович [р. 22.XI(4.XII). 1896, Петербург] - русский советский писатель, общественный деятель. Социальное происхождение - из мещан. Окончил Петербурскую торговую школу (1911).
В юности испытал «исступлённое» увлечение литературой. Служил писцом в Главном морском хозяйственном управлении. С 1915 участвовал в 1-й мировой войне 1914-18, был гусаром. С 1918 по 1922 Тихонов - в Красной Армии, после демобилизации жил в Ленинграде.
В 1920 опубликовал поэму «Сами», герою которой - индусскому мальчику - автор сообщил волновавшие его чувства открытия мира через революцию, восхищения ленинским гением, чувство «великого интернационализма». Все эти мотивы впервые вошли в советскую литературу с поэмой Тихонова так же, как и революционная романтика
его баллад о героях-коммунистах («Баллада о гвоздях», «Баллада о синем пакете» и др.). Лучшим стихам из циклов «Орда. 1920-1921» и «Брага. 1921-1922» присущи романтическая острота сюжета, динамичность, эмоциональный накал, гиперболичность наряду с простотой и лаконизмом. Интонация, ритмика и лексика баллад Тихонова, словно диктуемые прерывистым дыханием его устремлённых к цели героев, - скупы и полнокровны одновременно. Пропуск смысловых и ритмических звеньев в стихе усиливает главный акцент, ведёт к гиперболизации положений и характеров («Лёг у огня, прохрипел: „Коня!“. И стало холодно у огня»).
В 1924 написана поэма «Лицом к лицу», посвящённая В. И. Ленину. Характерное для поэта «восхищение перед людьми большой воли, перед героями», влекло его к поискам новых героев и новых тем. Это был период увлечения также и формальными исканиями.
Поэзию романтики, борьбы заново открывают Тихонову поездки по Грузии, Армении, Средней Азии в 20-е - 30-е годы: книга рассказов «Рискованный человек» (1927), стихотворный цикл «Юрга» (1930), книга очерков «Кочевники» (1931), сборник «Стихи о Кахетии» (1935), переводы грузинских поэтов. В поэтической ткани сплетаются личные впечатления автора, приметы истории, события современности, картины природы, сцены народных празднеств (например, «Ночной праздник Ала-верды»)!
Проза Тихонова тех же лет - сборники рассказов «Военные кони» (1927) и «Вечный транзит» (1934), повести «Вамбери» (1925), «От моря до моря» (1926), «Война» (1931) - свидетельствует о живой наблюдательности, умении лепить характеры, юморе писателя. Тихонов был связан с ЛОКАФ; выступал на 1-м съезде писателей с докладом о ленинградских поэтах; позднее руководил Ленинградским отделением СП. Участник парижского Конгресса в защиту прогресса и мира (1935), он пишет стихи о предвоенной Европе, о приближении грозной военной опасности (сборник «Тень друга», 1936).
В период советско-финляндской воины (1939-40) Тихонов руководит работой писателей при газете «На страже Родины», а позднее в условиях ленинградской блокады возглавляет группу писателей при Политуправлении Ленинградского фронта. Всей стране были известны военные стихи, поэмы, очерки Тихонова: поэма «Киров с нами» (1941; Государственная премия СССР, 1942), книга стихов «Огненный год» (1942), очерки «Ленинград принимает бой» (1942) и др.
После войны поэт воспевает мирную жизнь и дружбу народов (цикл стихов «Грузинская весна», 1948; Государственная премия СССР, 1949). Многолетнее участие Тихонова в международном движении борьбы за мир, поездки в страны Запада и Востока получили заметное отражение в его творчестве: циклы стихов «Два потока» (1951; Государственная премия СССР, 1952), «На Втором Всемирном конгрессе сторонников мира» (1953), повести «Белое чудо» (1956), «Зелёная тьма» (1966), книга «Двойная радуга» (1964), рассказы «Ночь Аль-Кадра» (1966), «Сеяджи» (1966) и др. За книгу повестей и рассказов «Шесть колонн» (1968) Тихонову в 1970 присуждена Ленинская премия. Поэт остро чувствует диалектику покоя и движения, взаимопроницаемость мира и человека. Поэтическая зоркость, «антикиплинговский» пафос, окрашенная в «восточный» колорит метафоричность образов - всё служит идее защиты прав освобождённых и борющихся за свободу народов Востока. Тихонову принадлежат многочисленные переводы с языков народов СССР, венгерского и других языков.
Тихонов - председатель Советского комитета защиты Мира, член Всемирного Совета Мира; депутат Верховного Совета СССР 2-8-го созывов; лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1957), Герой Социалистического Труда (1967). Секретарь СП СССР (с 1944). Его произведения переведены на многие иностранные языки и языки народов СССР.
Соч. и переводы: Собр. соч., т. 1-6, М., 1958-59; Поэты Сов. Грузии. Избр. переводы, Тб., 1948; Автобиография, в кн.: Сов. писатели. Автобиографии, т. 2, М., 1959; Избр. произведения, т. 1-2, М., 1967; Времена и дороги. Стихи 1967-1969 гг., М., 1970; Дни открытий. Книга об Армении. [Послесл. Л. Мкртчяна], Ер., 1970.
Лит.: Коварский Н. А., Н. С. Тихонов. Критич. очерк, М., 1935; Толстой А., Николай Тихонов, «Правда», 1942, 21 апр.; Светлов М., Мужественный голос, «Красная звезда», 1956, 4 дек.; Луговской В., Поэт и мир, «Лит. газета», 1956, 4 дек.; Тарасенков Ан., Николай Тихонов, в его кн.: Поэты, М., 1956; Антокольский П., Николай Тихонов, в его кн.: Поэты и время. Статьи, М., 1957; Гринберг И. Л., Творчество Николая Тихонова, М., 1958; Соловьёв Б. П., Николай Тихонов. Очерк творчества, М., 1958; Турков А. М., Николай Тихонов, М., 1960; Луначарский А. В., Силуэты, М., 1965; Шошин В. А., Гордый мир. Очерк творчества Н. С. Тихонова, М. - Л., 1966; Любарева Е. П., Сов. романтич. поэзия. Тихонов. Светлов. Багрицкий, М., 1969; Тарасенков Ан., Русские поэты XX века. 1900-1955. Библиография, М., 1966.
Л. П. Печко
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 7. - М.: Советская энциклопедия, 1972
ТИХОНОВ Николай Семёнович [1896-] - поэт, прозаик и переводчик. Мать - крестьянка, отец - из мещан. Учился в городской и торговой школе. Участвовал в империалистической войне; в годы гражданской войны был в Красной армии. В 1921 приехал в Петроград, примкнул к литературному содружеству «Серапионовы братья» и целиком отдался литературной деятельности. Со времени организации Союза писателей ведёт большую работу в писательских организациях Ленинграда. В 1939 награждён орденом Ленина.
Писать Тихонов начал в 1914, но стал печататься только после Октябрьской революции. Его самые ранние произведения (см. «Стихотворения и поэмы в одном томе», 1935) и первые две книги стихов - «Брага» и «Орда» [1921-1922] - написаны под непосредственным влиянием поэтики акмеистов с их эстетическими принципами обнажённой конкретности, «представимости образа», смысловой точности слова, с пристрастием к предметной живописно-красочной детали, с их восприятием явлений жизни как самоценного поэтического факта. Но в отличие от творчества акмеистов уже первые сборники Тихонова насыщены революционным содержанием. Тихонов воспринимает революцию как бурное освобождение человеческой силы и энергии.
Лирический герой ранних его стихов, данный в абстрактно-условных тонах, носит печать романтического бунтарства, отверженности («блаженные бродяги перекрёстков»); это герой, вступающий в борьбу с устойчивым, косным бытом («Лавка» и др.).
В цикле своих баллад, сжатых и стремительных по форме, Тихонов воспевает романтику революционных битв, героизм рядовых бойцов, восхищаясь их простотой и упорством, непоколебимостью и выдержкой.
Смерть на посту, стойкое выполнение революционного долга расцениваются поэтом как высшие достоинства человека революции. Герои его баллад чужды разлада, раздвоенности, они не знают страха перед опасностью, нет предела их героизму («Мёртвые, прежде чем упасть, делают шаг вперёд»). Но эти баллады Тихонова, воспевающие революционную волю и мужество, часто насыщены абстрактно-романтическим пафосом и лишены конкретно-исторических черт эпохи.
Попыткой создания конкретной революционной поэмы, раскрытия интернационального значения Великой Октябрьской социалистической революции явилась замечательная поэма Тихонова «Сами» [1920], в которой через восприятие забитого индусского мальчика дан образ Ленина - друга и защитника угнетённых всего мира.
Дальнейшее творчество Тихонова характеризуется «поисками нового героя», героя будней, героя мирного строительства. «Отзвеневшая шпора» («Поиски героя») символизирует прошедшую эпоху гражданской войны, «прошлого звоны»; поэту нужен «герой неподдельно новый». Этот новый герой - «человек толпы», сапожник, «перемазанный ваксой Марат» («Поиски героя» - 1925), это - лудильщик из поэмы «Лицом к лицу» [1924] и т. д. Так в стихах и поэмах («Лицом к лицу», «Выра» и т. д.), в которых изображена взаимосвязь бытового и героического, исчезает герой баллад, «характер романтический и литературный», по выражению Тихонова, и на смену появляется реалистический герой, имеющий свою биографию, определённую профессию, наделённый бытовыми чертами. В творческой эволюции Тихонова книга его стихов «Поиски героя» явилась своеобразным усилением реалистических тенденций.
В том же реалистическом направлении идёт развенчание поэтом традиционной экзотики Востока:
Ананасы и тигры, султаны в кирасе,
Ожерелья из трупов, дворцы миража -
Это ты наплодила нам басен,
Кабинетная выдумка, дохлая ржа.
(«Люди Ширама», 1930)
(См. цикл стихов «Юрга», 1928-1930).
Одновременно Тихонов упорно работает над формой стиха, над овладением «сложным словом». Суровый лаконизм ранних стихов, «баллады скорость голая, романтики откос», перестаёт удовлетворять поэта. Однако поиски полновесного художественного слова, совершенной формы идут у Тихонова в эти годы не по пути к овладению простотой и народностью поэзии, а по линии усложнённости поэтики. Стилевое своеобразие творчества Тихонова этой поры - в переключении и смешении различных смысловых, исторических планов, в употреблении образов, связанных между собой отдалённой смысловой ассоциацией, в обилии перифраз, условной гиперболизации, абстрагировании метафор и сравнений, в недосказанности, недоговоренности образа. Такие поэмы, как «Хам», «Дорога», «Шахматы», «Красные на Араксе», и многие стихотворения, благодаря чрезмерно усложнённой системе образов, строящихся на отдалённой смысловой связи, не дают единства поэтического впечатления и крайне трудны для восприятия. Создаётся нередко разлад между простотой, естественностью, обыденностью героя и усложнённостью, искусственностью формы его поэтического изображения, между стремлением заглянуть в глаза «трущобам, требующим слова», и условным языком поэта. Эти особенности тихоновской поэзии во многом являлись результатом своеобразного экспериментаторства поэта, поисков новых форм («Разведчик - я. Лишь нагибаю ветки, | Стволы рубцую знаками разведки, | Веду тропу - неутомим, | Чтобы товарищ меткий | Воспользовался опытом моим»). Свои творческие искания Тихонов продолжает в прозе, над которой он работает с 1927 года.
Проза Тихонова является органическим продолжением его поэзии, поэзии сюжетной и рационалистической по своему характеру. Кроме того в прозе Тихонова дано дальнейшее развитие намеченной в стихах проблематики: героизм рядового человека («Клинки и тачанки», «Начатые сыры» и др.), развенчивание честолюбия собственника, крах иллюзий простодушного мечтателя-мещанина («Река и шляпа», «Анофелес»), противопоставление высокому книжному героизму подлинной каждодневной героики («Вечный транзит). В прозе Тихонов также продолжает борьбу с выдуманным литературно-традиционным Востоком («Рискованный человек», «Кочевники»). Очерки «Кочевники» [1931], являющиеся итогом поездки Тихонова в Туркменистан, рисуют борьбу среднеазиатских народов за социалистическое переустройство своей жизни, героические будни советского Востока.
Особняком в прозе Тихонова в отношении тематики стоит его книга «Война» [1931], раскрывающая, как пишет автор в предисловии, «в небольшом условном повествовании, сбивающемся подчас на хронику, несколько трагических эпизодов так называемой газовой и огнемётной войны» с целью «…разоблачения подготовки будущей войны против Советского Союза». Эта книга, имеющая несомненное положительное значение в смысле постановки оборонной темы в нашей литературе, написана в несколько абстрактно-аллегорическом плане.
Своеобразие тихоновской прозы заключается прежде всего в сюжете его произведений, построенном обычно на исключительных, эксцентрических ситуациях, на случайных совпадениях, стирающих грань между реальностью и фантастикой. Соответственно этому и реалистический облик героя даётся иногда в гротескном плане. Реалистические тенденции отчётливее всего сказались в так называемой бессюжетной прозе Тихонова - в частности, в очерках «Кочевники».
Последние книги Тихонова - «Стихи о Кахетии» [1935], посвящённые людям и природе советского Кавказа, и «Тень друга» [1936] - стихи о Западной Европе, в которой поэт в образе «безработного», «молодого подпольщика», кузнеца и рыбака на «баррикадах Вены» узнаёт своего друга по борьбе за революцию («Но в тенях ночи запада / Тень друга я угадывал…»).
В этих последних сборниках Тихонов достигает значительно большей реалистической чёткости, выразительности стиха и во многом изживает формальную усложнённость предшествующих произведений. Прежняя рассудочность его поэзии заменяется лирической эмоциональностью, особенно в «Стихах о Кахетии», передающих сочный местный колорит.
В последние годы [1933-1937] привлекали внимание тихоновские переводы произведений современных грузинских поэтов на русский язык (см. «Стихотворения и поэмы в одном томе»).
Тихонов кроме того выступает как теоретик и критик советской поэзии (доклады на поэтических совещаниях, на 1-м Всесоюзном съезде писателей, на Парижском конгрессе защиты культуры и т. д.).
Библиография: I. Стихи: Орда, изд. «Островитяне», П., 1922; Брага, изд. «Круг», М. - П., 1922; Сами, Гиз, Л., 1924 (то же, 5-е изд., изд. «Советская литература», М., 1934); Двенадцать баллад, Гиз, Л., 1925; Красные на Араксе. Дорога. Лицом к лицу, Гиз, М. - Л., 1927; Поиски героя (Стихи 1923-1926), изд. «Прибой», Л., 1927; Поэмы, Гиз, М. - Л., 1928; Избранные стихи, изд. Б-ка «Огонёк», М., 1928; Избранные стихи, Ленгихл, Л., 1932; Избранные стихи, изд. «Федерация», М., 1932; Собрание стихотворений в 2-х томах, изд. «Прибой» - ГИХЛ, Л., 1930-1932 (том I, 2-е изд., ГИХЛ, Л. - М., 1931); Стихи о Кахетии, изд. «Советский писатель», М., 1935; Стихотворения и поэмы в одном томе, Гослитиздат, Л., 1935; Тень друга, Гослитиздат, Л., 1936. Проза: Рискованный человек, Рассказы, Гиз, Л., 1927 (то же, 2-е изд., изд. Писателей в Ленинграде, Л., 1932); Шесть туманов, Гиз, М. - Л., 1928 (в серии «Универс. б-ка»); Анофелес, изд. Писателей в Ленинграде, Л., 1930; Война, изд. Писателей в Ленинграде, 1931 (то же, 3-е изд., изд. Писателей в Ленинграде, 1933); Кочевники, изд. «Федерация», М., 1931 [то же, 3-е изд., изд. Писателей в Ленинграде, Л., 1933, то же, ГИХЛ (школьная серия), М. - Л., 1933]; Дискуссионный рассказ, изд. Б-ка «Огонёк», М., 1932; Клинки и тачанки, изд. Писателей в Ленинграде, Л., 1932; Чайхана у Ляби-Хоуза, изд. «Федерация», М., 1932; Избранные рассказы, Ленгихл, Л. - М., 1933; Клятва в тумане, изд. Писателей в Ленинграде, Л., 1933; Вечный транзит, изд. Писателей в Ленинграде, Л., 1934; Рассказы, изд. «Худож. литература», Л., 1935; Простые рассказы, Гослитиздат, Л., 1936; Друзья, киноповесть, изд. «Советский писатель», М., 1937 (в соавторстве с Л. Арнштам). Книги для детей: Вамбери, Гиз, Л., 1926 (3-е изд., М. - Л., 1930); От моря и до моря, М. - Л., 1926 (3-е изд., Гиз, 1930); Друг народа (Сун-Ят-Сен), М. - Л., 1926 (3-е изд., Гиз, М. - Л., 1930); Военные кони, М. - Л., 1927 (4-е изд., Детиздат, Л., 1935); Бетховен, Гиз, М. - Л., 1929; Чорт, М. - Л., 1929 (3-е изд., Детиздат, М. - Л., 1936); Фриц, изд. «Молодая гвардия», М. - Л., 1931; Туркменские записи, изд. «Молодая гвардия», М. - Л., 1931; Симон большевик, М. - Л., 1932 (2 изд. Детиздат, Л., 1934). Теоретические статьи: Моя работа над стихами и прозой, Профиздат, М. - Л., 1934; О ленинградских поэтах. Доклад на 1-м Всесоюзном съезде советских писателей, изд. «Художественная литература», М., 1934.
А. Малинкин
Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939
