Михаил Светлов

***

Какой это ужас, товарищи,
Какая разлука с душой,
Когда ты, как маленький, свалишься,
А ты уже очень большой.

Неужто всё переиначивать,
Когда, беспощадно мила,
Тебя, по-охотничьи зрячего,
Слепая любовь повела?

Тебя уже нет - индивидуума,
Все чувства твои говорят,
Что он существует, не выдуман,
Бумажных цветов аромат.

Мой милый, дошёл ты до ручки!
Верблюдам поди докажи,
Что безвитаминны колючки,
Что надо сжирать миражи.

И, сыт не от пищи терновой,
А от фантастических блюд,
В пустыне появится новый,
Трёхгорбый счастливый верблюд.

Как праведник, названный вором,
Теперь ты на свете живёшь,
Бессильны мои уговоры -
Упрямы влюблённые в ложь.

Сквозь всю эту неразбериху
В мерцанье печального дня
Нашёл я единственный выход -
Считай своим другом меня!

4 мая 1964 года

Комсомольская песня

Будь это гром, будь это тихий танец,
Нас уголочки всей земли зовут,
И на плечах всегда походный ранец,
И соловьи за пазухой живут.

Припев:
  Постой, постой, ты комсомолец? Да!
  Давай не расставаться никогда!
  На белом свете парня лучше нет,
  Чем комсомол шестидесятых лет.

Мы и бригадой, и семьёю тесной
Встречаем вместе радость и беду,
Чтоб не одну о нас сложили песню
В каком-нибудь двухтысячном году.

И глубь земли, и ширь небесных странствий
Ты на высокой скорости пройдёшь,
И скажет космос: «Кончилось пространство,
Куда ещё ты, комсомолец, прёшь?»

Готова наша юность к наступленью,
Быть впереди и я и ты привык.
Не комсомольцем к новым поколеньям,
Ты к ним придёшь как старый большевик!

21 апреля 1964 года

В больнице

Ну на что рассчитывать ещё-то?
Каждый день встречают, провожают…
Кажется, меня уже почётом,
Как селёдку луком, окружают.

Неужели мы безмолвны будем,
Как в часы ночные учрежденье?
Может быть, уже не слышно людям
Позвоночного столба гуденье?

Чёрта с два, рассветы впереди!
Пусть мой пыл как будто остывает,
Всё же сердце у меня в груди
Маленьким боксёром проживает.

Разве мы проститься захотели,
Разве «Аллилуйя» мы споём,
Если все мои сосуды в теле
Красным переполнены вином?

Всё моё со мною рядом, тут,
Мне молчать года не позволяют.
Воины с винтовками идут,
Матери с детишками гуляют.

И пускай рядами фонарей
Ночь несёт дежурство над больницей, -
Ну-ка, утро, наступай скорей,
Стань моё окно моей бойницей!

12 апреля 1964

Охотничий домик

Я листаю стихов своих томик,
Всё привычно, знакомо давно.
Юность! Ты как охотничий домик,
До сих пор в нём не гаснет окно.

Вот, в гуманность охоты поверив,
Веря в честность и совесть мою,
Подошли добродушные звери.
Никого я из них не убью!

Не существованье, а драка!
Друг мой, гончая прожитых лет,
Исцарапанная собака,
Заходи-ка ты в мой кабинет.

Сколько прожил я, жизнь сосчитает.
И какая мне помощь нужна?
Может, бабочки мне не хватает,
Может, мне не хватает слона?

Нелегка моей жизни дорога,
Сколько я километров прошёл!..
И зайчишку и носорога
Пригласил я на письменный стол.

Старость - роскошь, а не отрепье,
Старость - юность усталых людей,
Поседевшее великолепье
Наших радостей, наших идей.

Может, руки мои не напишут
Очень нужные людям слова.
Всё равно, пусть вселенная дышит,
Пусть деревья растут и трава.

Жизнь моя! Стал солидным я разве?
У тебя, как мальчишка, учусь.
Здравствуй, общества разнообразие,
Здравствуй, разнообразие чувств!

1962

***

Никому не причиняя зла,
Жил и жил я в середине века,
И ко мне доверчивость пришла -
Первая подруга человека.

Сколько натерпелся я потерь,
Сколько намолчались мои губы!
Вот и горе постучалось в дверь,
Я его как можно приголубил.

Где-то рядом мой последний час,
За стеной стучит он каблуками…
Я исчезну, обнимая вас
Холодеющими руками.

В вечность поплывет мое лицо,
Ни на что, ни на кого не глядя,
И ребенок выйдет на крыльцо,
Улыбнется: - До свиданья, дядя!

1962

***

Дети нищих! Вы помните, в складчину
Мы купили у грека халву!
Это вами, вами назначенный,
Я - поэт. И вот так живу.

Дети нищих! Многие, многие
Были вы не во сне, наяву.
Не во имя идеологии,
А во имя вас я живу!

Дети русские, дети Индии,
Дети всех континентов и стран,
Я состарился, но не заиндевел,
Я - рассветный тёплый туман.

Как мечтал я о чернобровой,
Ожидающей у моста,
Но не девочкой, женщиной вдовой
Ты приходишь, моя мечта!

Вспоминая мечты свои детские,
Старики признаться должны:
Мы советские, старосветские,
Люди лучшей гражданской войны.

11 мая 1962

Герой найден

Мы научились точно козырять,
Ты на войне солдат, а не посредник,
А вот сейчас усердия не трать -
Я не майор, я просто собеседник.

Зима. Скрипит берёза на ветру,
Мы веточку любую помнить будем.
Нет, ты не умер! Я скорей умру.
Мы оба не умрём! Так нужно людям!

Нет, мы не мёртвые! На кой нам чёрт покой!
Наш путь не достижений, а исканий.
И пусть моей дрожащею рукой
Твой светлый профиль будет отчеканен.

Забыть я не хочу и не могу,
С тобой брожу по северным болотам,
И вижу снова я, как по врагу
Мальчишка русский водит пулемётом.

Внимание! Враг в тридцати шагах,
Не очень уж большое расстоянье.
Всё воскресает, и в моих ушах,
Как выстрелы, трещат воспоминанья.

Как хочется немного помолчать,
Не говорить о прошлом и о смерти,
Но времени тяжёлую печать
Увидел я на траурном конверте.

Не исчезает прошлое из глаз.
Пусть я не верю в вечную разлуку,
Я всё же помню, как в последний раз
Пожал твою слабеющую руку…

Двадцатилетие… ты очень далеко,
Но всё ж светиться ты не перестало!
Пойми: стихотворенью нелегко,
И потому оно коротким стало.

[1962]

Поиски героя

Казалось, в этой нищенской семье
Мечтать бы о каком-нибудь пирожном,
А у меня - другое на уме,
А я мечтал о чём-то невозможном.

И мне всегда казалось - Гулливер
Снял комнату плохую у соседки,
А Лизу бедную я провожаю в сквер
И с нею полночь провожу в беседке.

Казалось, я владетель всех высот,
Казалось, дети, как пророки, зорки, -
Не мог я знать, что мой герой придёт
В простой, обыкновенной гимнастёрке.

Доверчивый ребёнок не поймёт,
Романтика подводит нас порою.
Не сабля и не меч, а пулемёт -
Вот верный спутник моего героя.

И пусть уже прошло немало лет,
Но понемногу, как и все, старея,
Его прекрасный воинский билет
Я вижу в Третьяковской галерее.

Не Суриков его нарисовал,
(Что, может, тоже было бы неплохо).
Его нарисовал девятый вал,
Меня поднявший в уровень с эпохой.

Далёкий мир за гранью облаков
Становится всё менее огромным.
Мой пулемётчик Федя Чистяков,
Мой мальчик дорогой, тебя я помню, помню!

Я до сих пор живу не как-нибудь,
И я не стану жертвою забвенья.
Я голову кладу тебе на грудь,
Мне слышится твоё сердцебиенье.

[1962]

Гулливер - герой романа Д.Свифта (1667–1745) «Приключения Гулливера».

Лиза бедная - героиня повести «Бедная Лиза» Н.М.Карамзина.

Суриков В.И. (1848–1916) - русский художник.

Федя Чистяков - юноша-разведчик, сражавшийся под Ленинградом; прославился мужеством; погиб, выручая товарища.

Для того живём

Илье Сельвинскому

Как найти мне нетерпенья меру?
Как мне на прекрасное взглянуть?
Пусть, как добрые милиционеры,
Звёзды мне указывают путь.

Знаю: станет явью всё, что снится.
Я иду сквозь всех путей узлы.
Пусть меня сопровождают птицы:
Голуби летят, летят орлы.

Для того живём со дня рожденья,
Чтоб навеки отменить в сердцах
Это страшное вооруженье -
Ложь, и подозрительность, и страх.

И сливается в едином гимне
Всё, что близко, что живёт вдали.
До чего, товарищи, близки мне
Оба полушария Земли!

Мы преодолеем все просторы,
Недоступного на свете нет.
Предо мной бессильны светофоры,
Я всегда иду на красный свет.

1959

Читает Михаил Светлов:

Весна

Старик какой-то всходит на крыльцо,
Под бременем годов своих шатаясь,
И, как официальное лицо,
Стоит на белорусской крыше аист.
Желаниями грудь моя полна.
Пришёл апрель. Опять весна опознана,
Опять она пришла - моя весна,
Но слишком поздняя,
Но очень, очень поздняя.

1950-е годы

Бессонница

Памяти В. Луговского

С этой старой знакомой -
С неутомимой бессонницей -
Я встречаюсь опять,
Как встречался с будённовской конницей,
Тишина угрожает мне вновь,
Словно миг перед взрывом, -
Буду верен себе
И навеки останусь счастливым.

Чем могу я, скажите, товарищи,
Быть недоволен?
Мне великое время
Звонило со всех колоколен.
Я доволен судьбой,
Только сердце всё мечется, мечется,
Только рук не хватает
Обнять мне моё человечество!

1958

Моя поэзия

Нет! Жизнь моя не стала ржавой,
Не оскудело бытиё…
Поэзия - моя держава,
Я вечный подданный её.

Не только в строчках воспалённых
Я дань эпохе приношу, -
Пишу для будущих влюблённых
И для разлюбленных пишу.

О, сколько мной уже забыто,
Пока я шёл издалека!
Уже на юности прибита
Мемориальная доска.

Но всё ж дела не так уж плохи,
Но я читателю знаком -
Шагал я долго по эпохе
И в обуви и босиком.

Отдался я судьбе на милость,
Накапливал свои дела,
Но вот Поэзия явилась,
Меня за шиворот взяла,

Взяла и выбросила в гущу
Людей, что мне всегда сродни:
- Ты объясни, чтО - день грядущий,
ЧтО - день прошедший, - объясни!

Ни от кого не обособясь,
Себя друзьями окружай.
Садись, мой миленький, в автобус
И с населеньем поезжай.

Ты с ним живи и с ним работай,
И подними в грядущий год
Людей взаимные заботы
До поэтических высот.

И станет всё тебе понятно,
И ты научишься смотреть,
И, если есть на солнце пятна,
Ты попытайся их стереть.

Недалеко, у самой двери,
Совсем, совсем недалеко
События рычат, как звери.
Их укротить не так легко!

Желание вошло в привычку -
Для взрослых и для детворы
Так хочется последней спичкой
Зажечь высокие костры!

И, жаждою тепла влекомы,
К стихотворенью на ночлег
Приходят все - и мне знакомый
И незнакомый человек.

В полярных льдах, в кругу черешен,
И в мирной жизни, и в бою
Утешить тех, кто не утешен,
Зову Поэзию свою.

Не постепенно, не в рассрочку
Я современникам своим
Плачу серебряною строчкой,
Но с ободочком золотым…

Вставайте над землёй, рассветы,
Струись над нами, утра свет!..
Гляжу на дальние планеты -
Там ни одной берёзы нет!

Мне это деревцо простое
Преподнесла природа в дар…
Скажите мне, - ну что вам стоит! -
Что я ещё совсем не стар,

Что жизнь, несущаяся быстро,
Не загнала меня в постель
И что Поэзия, как выстрел,
Гремела, била точно в цель!

1957

Читает Михаил Светлов:

Горизонт

Там, где небо встретилось с землёй,
Горизонт родился молодой.
Я бегу, желанием гоним.
Горизонт отходит. Я за ним.

Вот он за горой, a вот - за морем…
Ладно, ладно, мы ещё поспорим!

Я в погоне этой не устану,
Мне здоровья своего не жаль,
Будь я проклят, если не достану
Эту убегающую даль!

Все деревья заберу оттуда,
Где живёт непойманное чудо,
Всех зверей мгновенно приручу…
Это будет, если я хочу!

Я пущусь на хитрость, на обман,
Сбоку подкрадусь… Но как обидно -
На пути моём встаёт туман,
И опять мне ничего не видно.

Я взнуздал отличного коня -
Горизонт уходит от меня.
Я перескочил в автомобиль -
Горизонта нет, а только пыль.

Я купил билет на самолёт.
Он теперь, наверно, не уйдёт!
Ровно, преданно гудят моторы.
Горизонта нет, но есть просторы!

Есть поля, готовые для хлеба,
Есть ещё не узнанное небо,
Есть желание! И будь благословенна
Этой каждой дали перемена!..

Горизонт мой! Ты опять далёк?
Ну ещё, ещё, ещё рывок!
Как преступник среди бела дня,
Горизонт уходит от меня!

Горизонт мой… Я ищу твой след,
Я ловлю обманчивый изгиб.
Может быть, тебя и вовсе нет?
Может быть, ты на войне погиб?

Мы - мои товарищи и я -
Открываем новые края.
С горечью я чувствую теперь,
Сколько было на пути потерь!

И пускай поднялись обелиски
Над людьми, погибшими в пути, -
Всё далёкое ты сделай близким,
Чтоб опять к далёкому идти!

1957

Весёлая песня

Давай с тобой обнимемся, солдат!
На нас десятилетия глядят,
Нам не жалела родина пайка -
Сто молний, сто чудес и пачка табака,
И пачка табака.

И сорок лет - довольно долгий срок -
Мы протащили вещевой мешок,
Была такая ноша нелегка -
Сто молний, сто чудес и пачка табака,
И пачка табака.

Мы твёрдо помним воинский устав, -
И будущему, чуточку устав,
Мы вынули из нашего мешка
Сто молний, сто чудес и пачку табака,
И пачку табака.

1957

Музыка А.Лепина.

Живая вода

Переживший долгое зимовье,
Аккурaтно, в кaлендaрный срок,
Зaжурчaл нa склонaх Подмосковья
Дрaгоценный русский ручеёк…

Помнишь ли, водa, своё нaчaло -
День, когдa в стрaне богaтырей
Ты петровский ботик зaкaчaлa
Нa большой поверхности своей?

Крепости полнa многовековой,
Южные избороздив крaя,
Привелa к победе Ушaковa
Сильнaя твоя струя.

А теперь военный и грaждaнский,
Огибaя мaтерик, плывёт
Северный и Тихоокеaнский,
Черноморский и Бaлтийский флот.

До чего стaновится богaтой
Биогрaфия твоя, водa!
Мощный, добродушный экскaвaтор
Не жaлеет для тебя трудa.

Через незнaкомые рaйоны,
Кaк всегдa, прозрaчнa и светлa,
Нaми поднятa - от Волги к Дону
Ты сегодня посуху пришлa.

Слaвно потрудились нaши руки!
И, людей зa труд блaгодaря,
После миллионa лет рaзлуки
К Кaспию придёт Аму-Дaрья.

Ты тогдa предстaнешь пред нaродом
Не совсем обычной, не простой
Дружбой кислородa с водородом,
А союзом действия с мечтой.

Кaк немой, бесформенный векaми,
Оживaет мрaмор под резцом,
Стaнешь ты под сильными рукaми
Озером, рекою, ручейком.

Не один случaйный гость приезжий,
Не однa стрaнa - весь шaр земной
Будет умывaться нaшей свежей,
Животворной русскою водой.

1952

Читает Михаил Светлов:

Артист

Иосифу Уткину

Четырём лошадям
На фронтоне Большого театра -
Он задаст им овса,
Он им крикнет весёлое «тпру!».
Мы догнали ту женщину!
Как тебя звать? Клеопатра?
Приходи, дорогая,
Я калитку тебе отопру.

Покажу я тебе и колодец,
И ясень любимый,
Познакомлю с друзьями,
К родителям в гости сведу.
Посмотри на меня -
Никакого на мне псевдонима,
Весь я тут -
У своих земляков на виду.

В самом дальнем краю
Никогда я их не позабуду,
Пусть в моих сновиденьях
Оно повторится стократ -
Это мирное поле,
Где трудятся близкие люди
И журавль лениво бредёт,
Как скучающий аристократ.

Я тебе расскажу
Все свои сокровенные чувства,
Что люблю, что читаю,
Что мечтаю в дороге найти.
Я хочу подышать
Возле тёплого тела искусства,
Я в квартиру таланта
Хочу как хозяин войти.

Мне б запеть под оркестр
Только что сочинённую песню,
Удивительно скромную девушку
Вдруг полюбить,
Погибать, как бессмертный солдат
В героической пьесе,
И мучительно думать в трагедии:
«Быть иль не быть?»

Быть красивому дому
И дворику на пепелище!
Быть ребёнку счастливым,
И матери радостной быть!
На измученной нашей планете,
Отроду нищей,
Никому оскорблённым
И униженным больше не быть!

И не бог поручил,
И не сам я надумал такое,
Это старого старше,
Это так повелось искони,
Чтобы прошлое наше
Не оставалось в покое,
Чтоб артист и художник
Вторгались в грядущие дни.

Я - как поле ржаное,
Которое вот-вот поспеет,
Я - как Скорая помощь,
Которая вот-вот успеет, -
Беспокойство большое
Одолевает меня,
Тянет к людям Коммуны
И к людям вчерашнего дня.

По кавказским долинам
Идёт голодающий Горький,
Пушкин ранен смертельно,
Ломоносову нужно помочь!..

Вот зачем я тебя
Догоняю на славной четвёрке,
Что мерещится мне
В деревенскую долгую ночь!

1948

И. П. Уткин (1903–1944) - советский поэт, погиб во время Великой Отечественной войны.

Клеопатра (69–30 до н. э.) - египетская царица, персонаж пьесы Шекспира «Антоний и Клеопатра».

Быть иль не быть - слова Гамлета в трагедии Шекспира «Гамлет».

Итальянец

Чёрный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, -
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…

Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?

Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далёком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле!

Но ведь я не пришёл с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землёй Рафаэля!

Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился,
Где былины о наших народах
Никогда не звучат в переводах.

Разве среднего Дона излучина
Иностранным учёным изучена?
Нашу землю - Россию, Расею -
Разве ты распахал и засеял?

Нет! Тебя привезли в эшелоне
Для захвата далёких колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
Вырастал до размеров могильного…

Я не дам свою родину вывезти
За простор чужеземных морей!
Я стреляю - и нет справедливости
Справедливее пули моей!

Никогда ты здесь не жил и не был!..
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застеклённое в мёртвых глазах…

1943

Песня о Каховке

Каховка, Каховка - родная винтовка…
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орёл и Каховка -
Этапы большого пути.

Гремела атака и пули звенели,
И ровно строчил пулемёт…
И девушка наша проходит в шинели,
Горящей Каховкой идёт…

Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы - мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!

Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,
Как нас обнимала гроза?
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались
Её голубые глаза…

Так вспомним же юность свою боевую,
Так выпьем за наши дела,
За нашу страну, за Каховку родную,
Где девушка наша жила…

Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы - мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!

1935

«Песня о Каховке» была написана для фильма «Три товарища».

Каховка - город на Украине, в годы гражданской войны в районе Каховки был создан плацдарм для наступления на врангелевские войска.

Поёт Артур Эйзен. Музыка: Исаак Дунаевский.

Песенка

Чтоб ты не страдала от пыли дорожной,
Чтоб ветер твой след не закрыл, -
Любимую, на руки взяв осторожно,
На облако я усадил.

Когда я промчуся, ветра обгоняя,
Когда я пришпорю коня,
Ты с облака, сверху, нагнись, дорогая,
И посмотри на меня!..

Я другом ей не был, я мужем ей не был,
Я только ходил по следам, -
Сегодня я отдал ей целое небо,
А завтра всю землю отдам!

1932

Дон-Кихот

Годы многих веков
Надо мной цепенеют.
Это так тяжело,
Если прожил балуясь…
Я один -
Я оставил свою Дульцинею,
Санчо-Пансо в Германии
Лечит свой люэс…
Гамбург,
Мадрид,
Сан-Франциско,
Одесса -
Всюду я побывал,
Я остался без денег…
Дело дрянь.
Сознаюсь:
Я надул Сервантеса,
Я - крупнейший в истории
Плут и мошенник…
Кровь текла меж рубцами
Земных операций,
Стала слава повальной
И храбрость банальной,
Но никто не додумался
С мельницей драться, -
Это было бы очень
Оригинально!
Я безумно труслив,
Но в спокойное время
Почему бы не выйти
В тяжёлых доспехах?
Я уселся на клячу.
Тихо звякнуло стремя,
Мне земля под копытом
Желала успеха…
Годы многих веков
Надо мной цепенеют.
Я умру -
Холостой,
Одинокий
И слабый…
Сервантес! Ты ошибся:
Свою Дульцинею
Никогда не считал я
Порядочной бабой.
Разве с девкой такой
Мне возиться пристало?
Это лишнее,
Это ошибка, конечно…
После мнимых побед
Я ложился устало
На огромные груди,
Большие, как вечность.
Дело вкуса, конечно…
Но я недоволен -
Мне в испанских просторах
Мечталось иное…
Я один…
Санчо-Пансо хронически болен.
Слава грустной собакой
Плетётся за мною.

1929

Дульцинея, Санчо-Пансо - герои романа Сервантеса «Дон-Кихот».

Люэс - сифилис.

Маленький барабанщик

Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо,
Вперёд продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.

Средь нас был юный барабанщик.
В атаках он шёл впереди
С весёлым другом-барабаном,
С огнём большевистским в груди.

Однажды ночью на привале
Он песню весёлую пел,
Но, пулей вражеской сражённый,
Пропеть до конца не успел.

С улыбкой юный барабанщик
На землю сырую упал,
И смолк наш юный барабанщик,
Его барабан замолчал.

Промчались годы боевые,
Окончен наш славный поход.
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нём не умрёт.

[1929]

Популярная молодёжная песня 20-30-х годов, являющаяся вольным переводом с немецкого стихотворения В.Валльрота.

Спартаковцы - члены революционной организации «Союз Спартака» (1914—1918), которую возглавляли К.Либкпехт и Р.Люксембург.

Поёт ансамбль им. В.Локтева. Музыка: В.Валльрот.

Смерть

Каждый год и цветёт
И отцветает миндаль…
Миллиарды людей
На планете успели истлеть…
Что о мёртвых жалеть нам!
Мне мёртвых нисколько не жаль!
Пожалейте меня!
Мне ещё предстоит умереть!

1929

Большая дорога

К застенчивым девушкам,
Жадным и юным,
Сегодня всю ночь
Приближались кошмаром
Гнедой жеребец
Под высоким драгуном,
Роскошная лошадь
Под пышным гусаром…

Совсем как живые,
Всю ночь неустанно
Являлись волшебные
Штабс-капитаны,
И самых красивых
В начале второго
Избрали, ласкали
И нежили вдовы.

Звенели всю ночь
Сладострастные шпоры,
Мелькали во сне
Молодые майоры,
И долго в плену
Обнимающих ручек
Барахтался
Неотразимый поручик…

Спокоен рассвет
Довоенного мира.
В тревоге заснул
Городок благочинный,
Мечтая
Бойцам предоставить квартиры
И женщин им дать
Соответственно чину, -

Чтоб трясся казак
От любви и от спирта,
Чтоб старый полковник
Не выглядел хмуро…
Уезды дрожат
От солдатского флирта
Тяжёлой походкой
Военных амуров.

Большая дорога
Военной удачи!
Здесь множество
Женщин красивых бежало,
Армейцам любовь
Отдавая без сдачи,
Без слёз, без истерик,
Без писем, без жалоб.

По этой дороге,
От Волги до Буга,
Мы тоже шагали,
Мы шли задыхаясь, -
Горячие чувства
И верность подругам
На время походов
Мы сдали в цейхгауз.

К застенчивым девушкам,
В полночь счастливым,
Всю ночь приближались
Кошмаром косматым
Гнедой жеребец
Под высоким начдивом,
Роскошная лошадь
Под стройным комбатом.

Я тоже не ангел, -
Я тоже частенько
У двери красавицы
Шпорами тенькал,
Усы запускал
И закручивал лихо,
Пускаясь в любовную
Неразбериху.

Нам жёны простили
Измены в походах.
Уютом встречают нас
Отпуск и отдых.
Чего же, друзья,
Мы склонились устало
С тяжёлым раздумьем
Над лёгким бокалом?

Большая дорога
Манит издалече,
Зовёт к приключеньям
Сторонка чужая,
Весёлые вдовы
Выходят навстречу,
Печальные женщины
Нас провожают…

Но смрадный осадок
На долгие сроки,
Но стыд, как пощёчина,
Ляжет на щёки.
Простите нам, жёны!
Прости нам, эпоха,
Гусарских традиций
Проклятую похоть!

1928

Читает Михаил Светлов:

Сакко и Ванцетти

Где последний
Индеец заснул,
Полночь тихо
Несёт караул,
Над Америкой
Звёзды стоят,
За Америкой
Волны шумят.

Эти звёздные
Ночи ясны,
Фермер видит
Спокойные сны,
Полночь тихо
Несёт караул,
Дребезжит
Электрический стул.

Если голову
В смертной тоске
Прислонить
К измождённой руке, -
Можно слышать,
Как звякают цепи,
Протянувшись
От Сакко к Ванцетти…

Если б рот мой
Как пушка гудел,
Если б стих мой
Снарядом летел,
Если б песня
Могла помешать
Губернатору Фуллеру
Спать, -

Я бы песню гонял
По земле,
Я б кричал ей,
Измученной, вслед:
- Через каждую
Эту версту
Надрывайся! Кричи!
Протестуй!

Над Америкой
Очень темно,
Только песня несётся
Сквозь тьму;
Эта песня поётся давно,
Сочинять её вновь
Ни к чему!

Забастовок
Тревожный гудок,
Демонстраций
Взволнованный гул…
И зарю
Поднимает восток,
И дрожит
Электрический стул…

1927

Бартоломео Ванцетти (1888–1927), Николо Сакко (1891–1927) - американские рабочие-революционеры; в 1920 г. по ложному обвинению в грабеже и убийстве были арестованы и в 1927 г. казнены на электрическом стуле.

Губернатор Фуллер - губернатор штата Массачузетс, где судили Сакко и Ванцетти.

В разведке

Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.

Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему: - Меркурий
Называется звезда.

Перед боем больно тускло
Свет свой синий звёзды льют…
И спросил он:
- А по-русски
Как Меркурия зовут?

Он сурово ждал ответа;
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугавшись мужика.

Тихо, тихо…
Редко, редко
Донесётся скрип телег.
Мы с утра ушли в разведку,
Степь и травы - наш ночлег.

Тихо, тихо…
Мелко, мелко
Полночь брызнула свинцом, -
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдём.

Я сказал ему чуть слышно:
- Нам не выдержать огня.
Поворачивай-ка дышло,
Поворачивай коня.

Как мы шли в ночную сырость,
Как бежали мы сквозь тьму -
Мы не скажем командиру,
Не расскажем никому.

Он взглянул из-под папахи,
Он ответил:
- Наплевать!
Мы не зайцы, чтобы в страхе
От охотника бежать.

Как я встану перед миром,
Как он взглянет на меня,
Как скажу я командиру,
Что бежал из-под огня?

Лучше я, ночной порою
Погибая на седле,
Буду счастлив под землёю,
Чем несчастен на земле.

Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.

Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами,
Иностранная звезда.

1927

Живые герои

Чубатый Тарас
Никого не щадил…
Я слышу
Полуночным часом,
Сквозь двери:
- Андрий! Я тебя породил!.. -
Доносится голос Тараса.

Прекрасная панна
Тиха и бледна,
Распущены косы густые,
И падает наземь,
Как в бурю сосна,
Пробитое тело Андрия…

Полтавская полночь
Над миром встаёт…
Он бродит по саду свирепо,
Он против России
Неверный поход
Задумал - изменник Мазепа.

В тесной темнице
Сидит Кочубей
И мыслит всю ночь о побеге,
И в час его казни
С постели своей
Поднялся Евгений Онегин:

- Печорин! Мне страшно!
Всюду темно!
Мне кажется, старый мой друг,
Пока Достоевский сидит в казино,
Раскольников глушит старух!..

Звёзды уходят,
За тёмным окном
Поднялся рассвет из тумана…
Толчком паровоза,
Крутым колесом
Убита Каренина Анна…

Товарищи классики!
Бросьте чудить!
Что это вы, в самом деле,
Героев своих
Порешили убить
На рельсах,
В петле,
На дуэли?..

Я сам собираюсь
Роман написать -
Большущий!
И с первой страницы
Героев начну
Ремеслу обучать
И сам помаленьку учиться.

И если, не в силах
Отбросить невроз,
Герой заскучает порою, -
Я сам лучше кинусь
Под паровоз,
Чем брошу на рельсы героя.

И если в гробу
Мне придётся лежать, -
Я знаю:
Печальной толпою
На кладбище гроб мой
Пойдут провожать
Спасённые мною герои.

Прохожий застынет
И спросит тепло:
- Кто это умер, приятель? -
Герои ответят:
- Умер Светлов!
Он был настоящий писатель!

1927

Читает Михаил Светлов:

Пирушка

Пробивается в тучах
Зимы седина,
Опрокинутся скоро
На землю снега, -
Хорошо нам сидеть
За бутылкой вина
И закусывать
Мирным куском пирога.

Пей, товарищ Орлов,
Председатель Чека.
Пусть нахмурилось небо,
Тревогу тая, -
Эти звёзды разбиты
Ударом штыка,
Эта ночь беспощадна,
Как подпись твоя.

Пей, товарищ Орлов!
Пей за новый поход!
Скоро выпрыгнут кони
Отчаянных дней.
Приговор прозвучал,
Мандолина поёт,
И труба, как палач,
Наклонилась над ней.

Льётся полночь в окно,
Льётся песня с вином,
И, десятую рюмку
Беря на прицел,
О весёлой теплушке,
О пути боевом
Заместитель заведующего
Запел.

Он чуть-чуть захмелел -
Командир в пиджаке:
Потолком, подоконником
Тучи плывут,
Не чернила, а кровь
Запеклась на штыке,
Пулемёт застучал -
Боевой «ундервуд»…

Не уздечка звенит
По бокам мундштука,
Не осколки снарядов
По стёклам стучат, -
Это пьют,
Ударяя бокал о бокал,
За здоровье комдива
Комбриг и комбат…

Вдохновенные годы
Знамёна несли,
Десять красных пожаров
Горят позади,
Десять лет - десять бомб
Разорвались вдали,
Десять грузных осколков
Застряли в груди…

Расскажи мне, пожалуйста,
Мой дорогой,
Мой застенчивый друг,
Расскажи мне о том,
Как пылала Полтава,
Как трясся Джанкой,
Как Саратов крестился
Последним крестом.

Ты прошёл сквозь огонь -
Полководец огня,
Дождь тушил
Воспалённые щёки твои…
Расскажи мне, как падали
Тучи, звеня
О штыки,
О колёса,
О шпоры твои…

Если снова
Тифозные ночи придут,
Ты помчишься,
Жестокие шпоры вонзив, -
Ты, кто руки свои
Положил на Бахмут,
Эти тёмные шахты благословив…

Ну, а ты мне расскажешь,
Товарищ комбриг,
Как гремела «Аврора»
По царским дверям
И ночной Петроград,
Как пылающий бриг,
Проносился с Колумбом
По русским степям;

Как мосты и заставы
Окутывал дым
Полыхающих
Красногвардейских костров,
Как без хлеба сидел,
Как страдал без воды
Разоруженный
Полк юнкеров…

Приговор прозвучал,
Мандолина поёт,
И труба, как палач,
Наклонилась над ней…
Выпьем, что ли, друзья,
За семнадцатый год,
За оружие наше,
За наших коней!..

1927

Десять красных пожаров - Стихотворение написано к десятилетию Октябрьской революции.

Бахмут (с 1924 г. - Артёмовск), Джанкой - города на Украине.

Перед боем

Я нынешней ночью
Не спал до рассвета,
Я слышал - проснулись
Военные ветры.
Я слышал - с рассветом
Девятая рота
Стучала, стучала,
Стучала в ворота.

За тонкой стеною
Соседи храпели,
Они не слыхали,
Как ветры скрипели.

Рассвет подымался,
Тяжёлый и серый,
Стояли усталые
Милиционеры,
Пятнистые кошки
По каменным зданьям
К хвостатым любовникам
Шли на свиданье.

На улице тихой,
Большой и безлюдной,
Вздымался рассвет
Государственных будней.
И, радуясь мирной
Такой обстановке,
На тёплых постелях
Проснулись торговки.

Но крепче и крепче
Упрямая рота
Стучала, стучала,
Стучала в ворота.

Я рад, что, как рота,
Не спал в эту ночь,
Я рад, что хоть песней
Могу ей помочь.

Крепчает обида, молчит,
И внезапно
Походные трубы
Затрубят на Запад.
Крепчает обида.
Товарищ, пора бы,
Чтоб песня взлетела
От штаба до штаба!

Советские пули
Дождутся полёта…
Товарищ начальник,
Откройте ворота!
Туда, где бригада
Поставит пикеты, -
Пустите поэта!
И песню поэта!

Знакомые тучи!
Как вы живёте?
Кому вы намерены
Нынче грозить?
Сегодня на мой
Пиджачок из шевьота
Упали две капли
Военной грозы.

1927

Я слышал - проснулись военные ветры. Имеется в виду осложнившаяся в 1927 г. международная обстановка.

Провод

Человек обещал
Проводам молодым:
- Мы дадим вам работу
И песню дадим! -
И за дело своё
Телеграф принялся,
Вдоль высоких столбов
Телеграммы неся.

Телеграфному проводу
Выхода нет -
Он поёт и работает,
Словно поэт…

Я бы тоже, как провод,
Ворону качал,
Я бы пел,
Я б рассказывал,
Я б не молчал,
Но сплошным наказаньем
Сквозь ветер, сквозь тьму
Телеграммы бегут
По хребту моему:
«Он встаёт из развалин -
Нанкин, залитый кровью…»
«Папа, мама волнуются,
Сообщите здоровье…»

Я бегу, обгоняя
И конных и пеших…
«Вы напрасно волнуетесь…» -
Отвечает депеша.

Время!
Дай мне как следует
Вытянуть провод,
Чтоб недаром поэтом
Меня называли,
Чтоб молчать, когда Лидочка
Отвечает: «Здорова!»,
Чтоб гудеть, когда Нанкин
Встаёт из развалин.

1927

Старушка

Время нынче такое: человек не на месте,
И земля уж, как видно, не та под ногами.
Люди с богом когда-то работали вместе,
А потом отказались: мол, справимся сами.

Дорогая старушка! Побеседовать не с кем вам.
Как поэт, вы от массы прохожих оторваны…
Это очень опасно - в полдень по Невскому
Путешествие с правой на левую сторону…

В старости люди бывают скупее -
Вас трамвай бы за мелочь довёз без труда,
Он везёт на Васильевский за семь копеек,
А за десять копеек - чёрт знает куда!

Я стихи свои нынче переделываю заново,
Мне в редакции дали за них мелочишку.
Вот вам деньги. Возьмите, Марья Ивановна!
Семь копеек - проезд, про запасец - излишки…

Товарищ! Певец наступлений и пушек,
Ваятель красный человеческих статуй,
Прости меня! - я жалею старушек,
Но это - единственный мой надостаток.

1927

Граница

Я не знаю, где граница
Между Севером и Югом,
Я не знаю, где граница
Меж товарищем и другом.

Мы с тобою шлялись долго,
Бились дружно, жили наспех.
Отвоёвывали Волгу,
Лавой двигались на Каспий.

И, бывало, кашу сваришь
(Я - знаток горячей пищи),
Пригласишь тебя:
                 - Товарищ,
Помоги поесть, дружище!

Протекло над нашим домом
Много лет и много дней,
Выросло над нашим домом
Много новых этажей.

Это много, это слишком:
Ты опять передо мной -
И дружище, и братишка,
И товарищ дорогой!..

Я не знаю, где граница
Между пламенем и дымом,
Я не знаю, где граница
Меж подругой и любимой…

Мы с тобою лишь недавно
Повстречались - и теперь
Закрываем наши ставни,
Запираем нашу дверь.

Сквозь полуночную дрёму
Надвигается покой,
Мы вдвоём остались дома,
Мой товарищ дорогой!

Я тебе не для причуды
Стих и молодость мою
Вынимаю из-под спуда,
Не жалея, отдаю.

Люди злым меня прозвали,
Видишь - я совсем другой,
Дорогая моя Валя,
Мой товарищ дорогой!

Есть в районе Шепетовки
Пограничный старый бор -
Только люди
И винтовки,
Только руки
И затвор.

Утро тихо серебрится…
Где, родная, голос твой?
На единственной границе
Я бессменный часовой.

Скоро ль встретимся - не знаю.
В эти злые времена
Ведь любовь, моя родная, -
Только отпуск для меня.

Посмотри:
Сквозь муть ночную
Дым от выстрелов клубится…
Десять дней тебя целую,
Десять лет служу границе…

Собираются отряды…
Эй, друзья!
Смелее, братцы!..

Будь же смелой -
Стань же рядом,
Чтобы нам не расставаться!

1927

Гренада

Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях,
И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая -
Степной малахит.

Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.
Он пел, озирая
Родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»

Он песенку эту
Твердил наизусть…
Откуда у хлопца
Испанская грусть?
Ответь, Александровск,
И, Харьков, ответь:
Давно ль по-испански
Вы начали петь?

Скажи мне, Украйна,
Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко
Папаха лежит?
Откуда ж, приятель,
Песня твоя:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя»?

Он медлит с ответом,
Мечтатель-хохол:
- Братишка! Гренаду
Я в книге нашёл.
Красивое имя,
Высокая честь -
Гренадская волость
В Испании есть!

Я хату покинул,
Пошёл воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Прощайте, родные,
Прощайте, друзья -
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»

Мы мчались, мечтая
Постичь поскорей
Грамматику боя -
Язык батарей.
Восход подымался
И падал опять,
И лошадь устала
Степями скакать.

Но «Яблочко»-песню
Играл эскадрон
Смычками страданий
На скрипках времён…
Где же, приятель,
Песня твоя:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя»?

Пробитое тело
Наземь сползло,
Товарищ впервые
Оставил седло.
Я видел: над трупом
Склонилась луна,
И мёртвые губы
Шепнули «Грена…»

Да. В дальнюю область,
В заоблачный плёс
Ушёл мой приятель
И песню унёс.
С тех пор не слыхали
Родные края:
«Гренада, Гренада,
Гренада моя!»

Отряд не заметил
Потери бойца,
И «Яблочко»-песню
Допел до конца.
Лишь по небу тихо
Сползла погодя
На бархат заката
Слезинка дождя…

Новые песни
Придумала жизнь…
Не надо, ребята,
О песне тужить.
Не надо, не надо,
Не надо, друзья…
Гренада, Гренада,
Гренада моя!

1926

«Гренада» переведена на многие языки мира; она была любимой песней бойцов интернациональных бригад республиканской Испании. «Гренада» была гимном заключённых в Маутхаузене.

1. Читает Михаил Светлов.

2. Поёт Елена Камбурова. Музыка: В.Берковский.

Нэпман

Я стою у высоких дверей,
Я слежу за работой твоей.
Ты устал. На лице твоём пот,
Словно капелька жира, течёт.
Стой! Ты рано, дружок, поднялся.
Поработай ещё полчаса!

К четырём в предвечернюю мглу
Магазин задремал на углу.
В ресторане пятнадцать минут
Ты блуждал по равнине Меню, -
Там, в широкой её полутьме,
Протекает ручей Консоме,

Там в пещере незримо живёт
Молчаливая тварь - Антрекот;
Прислонившись к его голове,
Тихо дремлет салат Оливье…
Ты раздумывал долго. Потом
Ты прицелился длинным рублём.

Я стоял у дверей, недвижим,
Я следил за обедом твоим.
Этот счёт за бифштекс и компот
Записал я в походный блокнот,
И швейцар, ливреей звеня,
С подозреньем взглянул на меня.

А потом, когда стало темно,
Мери Пикфорд зажгла полотно.
Ты сидел недвижимо - и вдруг
Обернулся, скрывая испуг, -
Ты услышал, как рядом с тобой
Я дожёвывал хлеб с ветчиной…

Две кровати легли в полумгле,
Два ликёра стоят на столе,
Пьяной женщины крашеный рот
Твои мокрые губы зовёт.
Ты дрожащей рукою с неё
Осторожно снимаешь бельё.

Я спокойно смотрел… Всё равно
Ты оплатишь мне счёт за вино,
И за женщину двадцать рублей
Обозначено в книжке моей…
Этот день, этот час недалёк:
Ты ответишь по счёту, дружок!..

Два ликёра стоят на столе,
Две кровати легли в полумгле.
Молчаливо проходит луна.
Неподвижно стоит тишина.
В ней - усталость ночных сторожей,
В ней - бессонница наших ночей.

1925

Мери Пикфорд (р. 1893) - популярная в 20-е годы американская киноактриса.

Рабфаковке

Барабана тугой удар
Будит утренние туманы, -
Это скачет Жанна д'Арк
К осаждённому Орлеану.

Двух бокалов влюблённый звон
Тушит музыка менуэта, -
Это празднует Трианон
День Марии-Антуанетты.

В двадцать пять небольших свечей
Электрическая лампадка, -
Ты склонилась, сестры родней,
Над исписанною тетрадкой…

Громкий колокол с гулом труб
Начинают «святое» дело:
Жанна д'Арк отдаёт костру
Молодоё тугое тело.

Палача не охватит дрожь
(Кровь людей не меняет цвета), -
Гильотины весёлый нож
Ищет шею Антуанетты.

Ночь за звёзды ушла, а ты
Не устала, - под переплётом
Так покорно легли листы
Завоёванного зачёта.

Ляг, укройся, и сон придёт,
Не томися минуты лишней.
Видишь: звёзды, сойдя с высот,
По домам разошлись неслышно.

Ветер форточку отворил,
Не задев остального зданья,
Он хотел разглядеть твои
Подошедшие воспоминанья.

Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.

Так же колокол ровно бил,
Затихая у барабана…
В каждом братстве больших могил
Похоронена наша Жанна.

Мягким голосом сон зовёт.
Ты откликнулась, ты уснула.
Платье серенькое твоё
Неподвижно на спинке стула.

1925

Жанна д’Арк (около 1412 – 1431) - героиня французского народа. Крестьянская девушка, вставшая во главе отряда французских войск во время борьбы французских патриотов с английскими захватчиками в XV веке и освободившая в 1429 г. осаждённый Орлеан; преданная феодалами, она попала в плен, была осуждена английским церковным судом и 30 мая 1431 г. сожжена на костре.

Трианон - большой Трианонский дворец в бывшей резиденции французских королей - Версале.

Мария-Антуанетта (1755–1793) - жена Людовика XVI, во время французской революции конца XVIII века была в центре контрреволюционных заговоров; суд революционного трибунала приговорил её к гильотинированию.

Двое

Они улеглись у костра своего,
Бессильно раскинув тела,
И пуля, пройдя сквозь висок одного,
В затылок другому вошла.

Их руки, обнявшие пулемёт,
Который они стерегли,
Ни вьюга, ни снег, превратившийся в лёд,
Никак оторвать не могли.

Тогда к мертвецам подошёл офицер
И грубо их за руки взял,
Он, взглядом своим проверяя прицел,
Отдать пулемёт приказал.

Но мёртвые лица не сводит испуг,
И радость уснула на них…
И холодно стало третьему вдруг
От жуткого счастья двоих.

1924