Некрасов Николай, статьи о нём

Некрасов
(статья из Краткой литературной энциклопедии: В 9 т. - Т. 5. - М.: Советская энциклопедия, 1968)

НЕКРАСОВ, Николай Алексеевич [28.XI(10.XII).1821, Немиров Винницкого уезда Подольской губернии, - 27.XII.1877(8.I.1878), Петербург] - русский поэт. Отец поэта - Алексей Сергеевич Некрасов (1788-1862) - поручик егерского полка; мать - Елена Андреевна, урождённая Закревская (умерла в 1841). Детские годы Некрасова прошли в с. Грешнёво Ярославского уезда той же губернии, в родовом имении отца, куда семья переехала в 1824 (с выходом отца Некрасова в отставку). Его отец - в то время владелец полсотни душ - был ярым крепостником, невежественным человеком. Мать, по некоторым версиям и семейным преданиям происходившая из польской семьи, была образованной гуманной женщиной. Уже в Грешнёве увидел угнетение крепостных, помещичью тиранию, страдания матери (в стихотворениях «В дороге», «Родина», «Псовая охота», «Затворница» даны картины, имеющие биографическую основу). В 1832-37 Некрасов учился в Ярославской гимназии, в 1838 уехал в Петербург; в 1839-40 посещал занятия в университете в качестве вольнослушателя. В эти годы Некрасов прошёл тяжёлую школу «петербургских мытарств» с нищенским существованием. Бедствия, выпавшие на его долю, нашли отражение в незаконченном романе 40-х гг. «Жизнь и похождения Тихона Тростникова», в стихотворениях «Еду ли ночью…», «Я посетил твоё кладбище…» и др.

В Петербург Некрасов привёз «целую тетрадь» стихов, ещё подражательных, часто в духе В. Г. Бенедиктова (некоторые опубликовал в «Сыне отечества»). Первый сборник «Мечты и звуки» (1840) вызвал упрёки в эпигонстве; среди них выделялся резкий отзыв В. Г. Белинского («Отечественные записки», 1840, № 3). Некрасов писал также прозаические и драматические произведения. Водевили «Шила в мешке не утаишь - девушки под замком не удержишь», «Материнское благословение» имели успех на сцене. В 1841 Некрасов начал сотрудничать в «Литературной газете» и «Отечественных записках», где, помимо повестей и рассказов, появились его критические статьи и рецензии, имевшие значительный общественный резонанс (рецензии на «Очерки русских нравов» Ф. В. Булгарина, «Драматические сочинения» Н. Полевого).

Практическая смётка Некрасова проявилась в его издательской деятельности. В 1843 он издаёт два сборника стихотворных фельетонов «Статейки в стихах, без картинок», затем «Физиологию Петербурга» (ч. 1-2, 1845), «Петербургский сборник» (1846), альманах «Первое апреля» (1846), которые стали литературным манифестом натуральной школы. В сборниках приняли участие В. Г. Белинский, А. И. Герцен, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, Д. В. Григорович, В. И. Даль, И. И. Панаев и др. В эти же годы Некрасов пишет стихи, обличающие крепостничество («Родина», «Псовая охота»), сатиры на «добродетельных» лицемеров («Современная ода», «Отрадно видеть…», «Колыбельная песня»), рисует конфликты, вызванные социальным неравенством («В дороге», «Огородник»), трагические судьбы бедных людей (очерк «Петербургские углы», стихотворение «Пьяница»). Белинский писал, что стихи Некрасова «…проникнуты мыслию; это - не стишки к деве и луне; в них много умного, дельного и современного».

В становлении демократических убеждений Некрасова особая роль принадлежит Белинскому и его друзьям - западникам. «Поворот к правде» в стихах Некрасова произошёл, по его словам, под влиянием критических работ Белинского, В. П. Боткина, П. В. Анненкова. Некрасов ценил также мнения А. И. Герцена, И. С. Тургенева, И. И. Панаева, А. Я. Панаевой.

В 1847-66 Некрасов был издателем и фактическим редактором «Современника», ставшего органом революцтонно-демократической мысли. В эти годы в поэзии Некрасова возникают новые темы: лирические стихи, посвящённые Панаевой, ставшей гражданской женой поэта, циклы стихов о городских бедняках («На улице», «О погоде»), стихи о женской доле («Свадьба», «В полном разгаре…»), о тяжкой судьбе народа («Несжатая полоса», «Внимая ужасам войны…», «Железная дорога»). В стихах и поэмах Некрасов изображал крестьянскую жизнь («Забытая деревня», «Крестьянские дети», «Коробейники», «Орина, мать солдатская», «Мороз, Красный нос»). Он продолжал и прозаические опыты: «Тонкий человек», романы, написанные совместно с Панаевой («Три страны света», «Мёртвое озеро»). В период общественного подъёма 50-60-х гг. и крестьянской реформы Некрасов написал стихи «Поэт и гражданин», «Песня Ерёмушке», «Размышления у парадного подъезда», исполненные высокого гражданского пафоса. Сближение Некрасова с Н. Г. Чернышевским, Н. А. Добролюбовым, А. Н. Пыпиным, М. А. Антоновичем, Г. З. Елисеевым укрепило его демократические позиции. В ряде произведений он обращался к теме России, «русского человека», его самосознания и общественного назначения («Саша», «Несчастные», «Тургеневу»). Некрасов отстаивал революционно-демократическое направление «Современника»; во время раскола в редакции журнала взял сторону Чернышевского и Добролюбова. В «Заметках о журналах» (1855-56) Некрасов отстаивал воспитательно-просветительную роль литературы; он защищал гоголевские традиции, не противопоставляя их пушкинским, как это нередко бывало в литературной полемике середины 50-х гг. Некрасов ценил реалистическую литературу, но не исходил из узкоутилитарных критериев (статья «Русские второстепенные поэты»).

В некоторых стихах Некрасова сказались мотивы душевной усталости, порой либеральные надежды на реформы («Тишина», 1857); иногда Некрасов допускал тактически неверные шаги для спасения журнала «Современник» (стихи в честь М. Н. Муравьёва, прочитанные Некрасовым в 1866). Всё это вызвало отрицательную реакцию в руссуих прогрессивных кругах и среди русской эмиграции (Герцен и др.). Некрасов тяжело переживал эти упрёки друзей и ответил на них стихами: «Ликует враг, молчит в недоуменьи…» (1866), «Умру я скоро. Жалкое наследство…», «Зачем меня на части рвёте…» (1867).

Последние 10 лет жизни Некрасова связаны с журналом «Отечественные записки». В эти годы он работал над поэмой «Кому на Руси жить хорошо» (1866-76), оставшейся незавершённой, создал поэму о декабристах и их жёнах («Дедушка», 1870, «Русские женщины», 1871-72), а также о «героях» современного общества - бюрократах, буржуазных и либеральных дельцах («Недавнее время», 1871; «Современники», 1875).

Для поздней лирики характерны элегические мотивы («Душно! без счастья и воли…», 1868, «Три элегии», 1873, «Утро», «Уныние», «Элегия» - все 1874, и др.), связанные с усилением общественной реакции, утратой поэтом многих друзей, сознанием одиночества, тяжёлой болезнью (рак), покаянными мотивами, сходными с мотивами народнической поэзии. Однако Некрасов сохранял веру в будущее России и народа («Ещё тройка», 1867, «Пророк», 1874, «Смолкли честные, доблестно павшие…», «Сеятелям», 1876). В 70-е гг. Некрасов был близок к революционно настроенной молодежи (Г. А. Мачтет, Д. П. Сильчевский, П. В. Григорьев, А. Л. Боровиковский, А. А. Ольхин). В цикле стихов «Последние песни» (1876-77; некоторые из них посвящены «Зине» - Ф. А. Викторовой, жене поэта), в незаконченной поэме «Мать» (1877) трагические мотивы переплетаются с темой долга поэта перед народом, «великими целями века».

Похороны Некрасова, в которых участвовали представители нового революцтонного поколения (в т. ч. Г. В. Плеханов), явились событием большого общественного значения. У могилы на кладбище Новодевичьего монастыря выступали Ф. М. Достоевский, Плеханов, П. В. Засодимский, представители студенчества и рабочих.

В поэзии Некрасова отразился революционно-демократический этап русского освободительного движения. В центре его творчества - народ, страдания народа под властью помещиков, самодержавия. Главный источник поэзии Некрасова - мысль о долге поэта перед народом. Лирического героя гнетёт безволие народа и собственная беспомощность, он тяготится средой, дурными традициями («Ночь. Успели мы всем насладиться…», «Умру я скоро. Жалкое наследство…»). «Кнутом иссечённая Муза» - образ, раскрывающий страдания народа и страдания поэта. Это же оттеняется образом «тернового венка»: «Праздник жизни - молодости годы…» (1855), «Безвестен я. Я вами не стяжал…» (1855), «Мать» (1868). В разработку темы поэта и поэзии Некрасов, продолжая пушкинские и лермонтовские традиции, внес демократические убеждения, переключил типичный конфликт (поэт и толпа, поэт и общество) в конфликт поэта с жизнью, в которой «освобождённый» народ остаётся безгласным и безответным в своих страданиях («Элегия», 1874). Крестьянские характеры показаны в условиях тяжкого труда и нищеты. Традиционный для русской литературы образ пахаря в поэзии Некрасова лишён идеализации. Внимание поэта привлекали социальные «биографии» крестьян, порождённые крепостничеством; кающийся Влас («Влас»), символический Иван («Эй, Иван!»), увёртливый староста Клим Лавин, холоп Яков верный («Кому на Руси…»). В отличие от А. В. Кольцова, поэзия которого лишена эпических картин, Некрасов тяготеет к эпическим обобщениям. Это сказывается в сюжетно-композиционной структуре стихотворений (формулировка общей идеи; откровенно функциональный характер конкретных изображений; лирические отступления, подчёркивающие типологию характера, ситуации), в их стилистике, связанной с фольклорными элементами. Массовые сцены в поэзии Некрасова отличаются крестьянским многоголосием («В деревне», «Деревенские новости», «Коробейники», «Знахарка», «Кумушки»). В них - народный взгляд, крестьянский кругозор; в разговорах - смешение разных тем, главная из них нередко завершает произведение нерешённым вопросом: «…Предскажи нашу долю, как от господ отойдём мы на волю!»; «Ну, говори поскорей. Что ты слыхал про свободу?».

Судьба народа - постоянная тема раздумий некрасовского лирического героя. Собирательный образ народа имеет свои постоянные приметы: изнурённая фигура мужика, песня «подобная стону», мужицкая наивность, терпение. Обращения к нему лирического героя являются обязательной структурной частью многих стихотворений: «Ты проснёшься ль исполненный сил…», «Что же ты стала над ним в отупении?». Некрасов показал трагедию народа в его рабской психологии. Волгу он назвал «рекою рабства и тоски». В «Песне убогого странника» («Коробейники») Некрасов осудил пассивность крестьянства. Авторская оценка выражает одно из противоречий и требований историчнского момента: «Чем хуже был бы твой удел, когда б ты менее терпел?» («На Волге»). Поэт создал разноречивые характеры: покорных и бунтарей, безгласных и вольнолюбивых. Эстетический идеал в лирике Некрасова конкретен и многолик: картины деревенской жизни, русской природы, образы крестьянских детей, фигуры борцов за счастье народное. Изображение народа способствовало освещению коренных, классовых конфликтов эпохи: крепостники-помещики и мужики, либералы и народ, капитал и труд.

Критика либерализма - одна из злободневных тем в творчестве Некрасова. Его сатиры «Современная ода» (1845), «Колыбельная песня» (1845), «Нравственный человек» (1847), «Филантроп» (1853) высмеивают лицемеров, либеральных болтунов, псевдодемократов. В 60-е гг. Некрасов пишет сатиры, разоблачающие правительственную цензуру, свободу прессы, мнимую гласность («Газетная», «Песни о свободном слове», «Суд»), дворянский либерализм 40-х гг., прогрессистов нового времени («Медвежья охота»).

Литературные портреты революционных демократов в лирике Некрасова также отражают противоречивые и внутренне единые стороны его поэзии, эволюцию его лирического героя. Тема верности идеалам Белинского в стихах, ему посвящённых («Памяти приятеля», 1853, «В. Г. Белинский», 1855, и др.), апофеоз Добролюбова, его бескорыстного служения родине («Памяти Добролюбова», 1861) сменяются элегией, написанной по случаю гибели Д. И. Писарева («Не рыдай так безумно над ним…», 1868). Идея обречённости борца, мысль о необходимой жертве во имя добра выражена в стихотворении «Н. Г. Чернышевский. (Пророк)». Лирика Некрасова драматична по ситуациям, конфликтам («Мерещится мне всюду драма»), в образной структуре характерно единство противоречивых мотивов, нравственных, эмоциональных оценок: «Он проповедует любовь враждебным словом отрицанья…»; «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть…». Лирика Некрасова сюжетна, использует принципы эпического повествования, но свободная композиция допускает переключение от объективного к субъективному, к лирическим отступлениям, обобщениям. Для неё характерно стилевое многообразие (в «Размышлении у парадного подъезда» ироническое описание подъезда, эпическое повествование о мужиках, сатира на «владельца роскошных палат» и элегия-размышление о русском народе), разнообразная тональность, симфонизм. Элегия в его стихах не чужда гражданского пафоса («Элегия»), романс - политического звучания («Ещё тройка»), баллада - реальных современных событий («Балет», «Забытая деревня»), ода - элегических мотивов («Памяти Добролюбова»). В обновлении стихотворных жанров Некрасов опирался на достижения русской прозы; в его лирике есть стихотворный рассказ («В дороге»), стихотворный фельетон («Говорун»), стихотворение-биография, близкое к физиологическому очерку («Пьяница», «Чиновник»), стихотворная новелла («Папаша»). Распространён в лирике Некрасова и жанр песни («Песня Ерёмушке», «Плач детей»).

В поэмах Некрасова проявляются, как и в лирике, особенности становления, развития его поэзии в целом. «Саша» (1855) написана в духе традиционной поэмы: каждый из героев композиционно выделен, действие развёртывается последовательно. В поэме «Несчастные» (1856, незавершена) отражаются в первородном виде мотивы стихов Некрасова. «В. Г. Белинский», «Размышления…», «О погоде», а также реминисценции стихов А. С. Пушкина. «Коробейники» (1861) - поэма-обозрение, типичная для Некрасова колоритная панорама дорожных впечатлений, крестьянские толки на бытовые и общественные темы, народная оценка исторических событий, сказочные песенные мотивы; сказовая манера придаёт этому произведению характер народной поэмы. В поэмах «Мороз, Красный нос» (1864), «Кому на Руси жить хорошо» дано более глубокое изображение крестьянской среды, её законов, нравов, обычаев; показывается крестьянская семья, её национальные устои; герои, выражающие национальный характер: Прокл, Дарья («Мороз…»), Яким Нагой, Матрёна Тимофеевна, Савелий («Кому на Руси…»). «Кому на Руси…» - поэма-эпопея, в ней - поэтизация народной жизни, её философия, её конфликты.

Крестьянские характеры изображены в поэмах Некрасова в единстве повседневного и идеального. В «Железной дороге» (1864) раскрывается спор о народе, о его творческих возможностях, о социальном положении в настоящем. В «Дедушке» исторические события служат для воплощения утопически-народнических идеалов поэта. В историко-революционных поэмах цикла «Русские женщины» судьба декабристов связывается с судьбой народа. Внутренний мир княгини Трубецкой, её размышления (сны) соотнесены с картинами народного горя. В «Княгине М. Н. Волконской» драматизм борьбы, тревоги ожиданий передаются через встречи героини с народом (ямщиком, часовым, солдатом). Образы из народа помогают «русским женщинам» уяснить цель жизни, способствуют изображению конфликта с дворянским обществом.

В истории русской литературы Некрасов продолжил реалистические традиции А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. В. Кольцова, Н. В. Гоголя. Его поэзия показывала «прозу жизни». Реализм Некрасова освещён демократическими идеалами, тенденция опиралась на убеждения поэта. Он писал: «Каковы бы ни были мои стихи, я утверждаю, что никогда не брался за перо с мыслью, что бы такое написать или как бы что написать: позлее, полиберальнее? - мысль, побуждение, свободно возникавшее, неотвязно преследуя, наконец заставляло меня писать. В этом отношении я, может быть, более верен свободному творчеству, чем многие другие».

Национальное своеобразие творчества Некрасова - в изображении народной среды, социальных противоречий деревенской России, в демократическом взгляде на «верхи» русского общества, в выборе героя из народа. Характерное для стиля Некрасова взаимопроникновение эпического и лирического начал делает лирику поэта объективной (с образом-характером, лирическим героем), а эпические произведения сохраняют конфликты, присущие лирике (проблема долга, лирический герой и народ; лирическая оценка событий, сатира, ирония).

Поэзия Некрасова тесно связана с мотивами и поэтикой фольклора. Он пересоздавал фольклорные источники, подчиняя их своим поэтическим замыслам. Некрасов тяготел к песенным ритмам, интонациям, в его стихах - обилие анафор, параллелизмов, повторов. Использована фольклорная гипербола (образы Матрёны Тимофеевны, Савелия), пословицы, постоянные эпитеты, сравнения. Юмор в поэзии Некрасова также восходит к народному творчеству («Калистрат», «Притча о Ермолае трудящемся», образы странников в «Кому на Руси…»). Некрасов обогатил язык поэзии народной фразеологией, разговорными формами, диалектными словами. Он смело вводил в стихи прозаизмы из различных речевых стилей, неблагозвучную лексику (причастия), разнообразные речевые структуры и стили - бытовой стиль, публицистический, народно-поэтический, ораторско-патетический, исторически стилизованный, пародийный. В борьбе с цензурой вырабатывался эзоповский язык и стиль Некрасова (иносказательность, особая метафоричность, недосказанность, риторические обращения).

Поэзия Некрасова отличается богатством и разнообразием ритмики. Чаще, чем у других поэтов 19 века, у него встречаются трёхсложные размеры (дактиль, анапест), а также глагольные рифмы. Есть произведения («Кому на Руси…», «Зелёный шум»), написанные белым стихом. Нередко в пределах одного произведения сплетаются различные ритмы («Размышления у парадного подъезда»), даются контрастные ритмические переходы («Современники»). В пародиях, сатирических стихах используются ритмические диссонансы («Колыбельная песня»).

Как Пушкин и Лермонтов явились выразителями дум своего поколения, декабристской эпохи, так Некрасов стал певцом новых людей, выдвинутых русским освободительным движением середины 19 века. Его стихи широко использовались в революционной агитации, особенно народниками. Поэзию Некрасова в агитационных целях пропагандировали и ранние марксисты (Г. В. Плеханов). Под непосредственным влиянием Некрасова формировалась русская демократическая поэзия 60-х - 80-х гг.: поэты-искровцы В. С. Курочкин, Д. Д. Минаев, гражданская лирика М. Л. Михайлова, Н. А. Добролюбова, Н. П. Огарёва, поэты революционного народничества (П. Л. Лавров, Н. А. Морозов, С. С. Синегуб, П. Ф. Якубович), поэты-демократы Л. Н. Трефолев, С. Д. Дрожжин, лирика С. Я. Надсона.

А. Блок отмечал, что «новая… гражданственность» России начала 20 века была «…вовсе не некрасовской, но лишь традицией, связанной с Некрасовым». Традиции Некрасова в той или иной мере питали творчество поэтов 20 века: А. Белого и Блока, рабочих поэтов (Л. Радина, А. Гмырева), а также Д. Бедного и В. Маяковского. В развитии русской советской поэзии традиции Некрасова оказались плодотворны для многих писателей: А. Твардовский, М. Исаковский, А. Сурков, А. Прокофьев, Н. Рыленков, А. Яшин. Некрасов влиял и на поэзию народов СССР: Т. Г. Шевченко, И. Франко, К. Хетагуров, Я. Тамм, Я. Купала, Я. Колас и др., и на писателей славянских народов (И. Вазов, А. Константинов, Я. Неруда, В. Галек и др.).

Современная Некрасову критика оценивала его творчество с резко противоположных позиций: демократическая (Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев, В. А. Зайцев) поддерживала направление его поэзии, реакционная (Н. Ф. Павлов, В. Г. Авсеенко, Е. Марков) отвергала революционные идеи Некрасова, критика, близкая к славянофилам, почвенникам (А. А. Григорьев, Е. Н. Эдельсон, Н. Н. Страхов), не принимала негативных картин в изображении народа. После смерти Некрасова полемика шла между либеральной критикой, принижавшей поэта, и народнической критикой. Первый опыт изучения литературно-общественной деятельности Некрасова предпринял А. Н. Пыпин (посмертное издание: «Н. А. Некрасов», 1905). Г. В. Плеханов определил историческое место Некрасова в брошюре «Н. А. Некрасов. К 25-летию со дня смерти» (1903). Он считал, что Некрасов явился «поэтическим выразителем целой эпохи нашего общественного развития». Однако Плеханов противопоставлял его Пушкину. Ещё в дореволюционные годы научное изучение Некрасова начали В. Е. Евгеньев-Максимов («Н. А. Некрасов. Сборник статей и материалов», 1914) и К. И. Чуковский. После 1917 велась большая работа по научной подготовке некрасовских текстов (К. И. Чуковский, А. Я. Максимович, С. А. Рейсер). Издание полного собрания сочинений и писем Некрасова, томов «Литературного наследства» (тт. 49-54), посвящённых Некрасову, - значительное достижение советского некрасоведения. Продолжалось изучение биографии писателя, его литературного окружения (В. Е. Евгеньев-Максимов, К. И. Чуковский, Н. С. Ашукин), появились работы о его творчестве.

Поэтике Некрасова посвящены исследования Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова, И. Н. Розанова, К. А. Шимкевича, В. В. Гиппиуса. В 50-е - 60-е гг. появились новые работы, анализирующие идейно-художественные особенности поэзии Некрасова, её стиль (К. И. Чуковский, Н. Л. Степанов, Б. Я. Бухштаб, Б. О. Корман).

Соч.: Стихотворения, т. 1-4, предисл. А. Буткевич, вступ. ст. А. М. Скабичевского, ред. и прим. С. И. Пономарева, СПБ, 1879; Стихотворения. Полное собр. в одном томе, СПБ, 1881; Собр. соч., т. 1-5. Под ред. В. Евгеньева-Максимова и К. Чуковского, М. - Л., 1930, Стихотворения, т. 1-2, под ред. К. Чуковского, вступ. ст. и прим. А. Максимовича, Л., 1938; то же, 3 изд., т. 1-3, вступ. ст. и подгот. текста В. Друзина, прим. И. Сермана, Л., 1956; Полн. собр. соч. и писем, т. 1-12, под общей ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, А. М. Еголина, К. И. Чуковского, М., 1948-52; Собр. соч., т. 1-8, под общей ред., с прим. К. И. Чуковского, М., 1965-67.

Лит.: Чернышевский Н. Г., Воспоминания о Некрасове, Полн. собр. соч., т. 1, М., 1939; его же, [Заметки о Некрасове], там же; Григорьев А., Стихотворения Н. Некрасова, в кн.: Лит. критика, М., 1967; Достоевский Ф. М., Дневник писателя за 1877 г., Полн. собр. худож. произведений, т. 12, М. - Л., 1929, с. 346-63; Луначарский А. В., Н. А. Некрасов, Собр. соч., т. 1, М., 1963; Зелинский В. (сост.), Сборник критич. статей о Н. А. Некрасове, ч. 1-3, М., 1886-87; Некрасовский сборник, под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова и Н. К. Пиксанова, П., 1918; Эйхенбаум Б. М., Некрасов, в его кн.: Сквозь лит-ру, Л., 1924; Тынянов Ю. Н., Стиховые формы Некрасова, в его кн.: Архаисты и новаторы, Л., 1929; Чуковский К., Рассказы о Некрасове, М., 1930; Кубиков И. Н., Комментарий к поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», М., 1933; Ашукин Н. С., Как работал Некрасов, М., 1933; его же, Летопись жизни и творчества Н. А. Некрасова, М. - Л., 1935; Н. А. Некрасов. 1878-1938. Сб. статей и материалов, под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, Л., 1938; Творчество Некрасова. Сб. ст., под ред. А. М. Еголина, М., 1939; Евгеньев-Максимов В. Е., Некрасов в кругу современников, Л., 1938; Некрасов в рус. критике. Сост. А. Еголин, М., 1944; Евгеньев-Максимов В. Е., Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова, т. 1-3, М. - Л., 1947-52; Некрасов и театр, Л. - М., 1948; Червяковский С. А., К проблематике жанров поэзии Некрасова, «Уч. зап. Горьковск. пед. ин-та», 1950, т. 14; Некрасовский сборник, т. 1-4, М. - Л., 1951-67; Твердохлебов И. Ю., Поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», М., 1954; Плахотишина В. Т., Поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», К., 1956; Гаркави А. М., Произв. Н. А. Некрасова в вольной рус. поэзии XIX в. Произв. Н. А. Некрасова в подпольной и заруб. рус. печати XIX и нач. XX в., «Уч. зап. Калинингр. пед. ин-та», 1957, в. 3; Гин М., Н. А. Некрасов - лит. критик, Петрозаводск, 1957; Гин М., Успенский В., Некрасов - драматург и театр. критик, Л. - М., 1958; О Некрасове. Сб. статей, Ярославль, 1958; Еголин А. М., Некрасов и поэты-демократы 60-80-х гг. XIX в., М., 1960; Твардовский А. Т., Заветная книга, в его кн.: Статьи и заметки о лит-ре, М., 1961; Архипов В. А., Поэзия труда и борьбы. Очерки творчества Н. А. Некрасова, Ярославль, 1961; Чуковский К., Мастерство Некрасова, 4 изд., М., 1962; Гаркави А. М., Н. А. Некрасов в борьбе с царской цензурой, Калининград, 1966; Корман Б. О., Лирика Н. А. Некрасова, Воронеж, 1964; Гин М. М., О своеобразии реализма Некрасова, Петрозаводск, 1966; Груздев А., Поэма Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», М. - Л., 1966; Степанов Н. Л., Некрасов и сов. поэзия, М., 1966; Боржек М., Некрасов и заруб. лит-ра, в кн.: Кострома. Лит. сб. № 6, Кострома, 1954; Германова Е., Н. А. Некрасов и чеш. поэзия в эпоху Яна Неруды и Витезслава Галека, «Рус. лит-ра», 1958, № 3; Григорьев А. Л., Некрасов за рубежом (Итоги и проблемы изучения Некрасова в совр. заруб. литературоведении), там же, 1967, № 4; Даскалова Е., Георги Бакалов и Некрасов. «Изв. на Института за българска литература», 1959, кн. 8; Ночева-Метева Е., Творчеството на Некрасов в българското обществено и литературно развитие, в кн.: Славянска филология, т. 4, София, 1963, Corbet Ch., Nekrasov l’homme et le poete, P., 1948; Mikolaj Niekrasow, «Kwartalnik Instytutu polsco-radzieckiego», Warsz., 1953, № 5 (номер посвящен Некрасову); Florea-Rariste D., Poeziile lui Nekrasov in limba romina, «Almanahul literar». 1953, № 6; Dudek G., Die Herausbildung des kritischen Realismus in der fruhen Lyrik N. A. Nekrasow’s, Lpz., 1955; Mahnken J., Zur Verstechnik N. A. Nekrasow’s, «Die Welt der Slawen», 1964, H. 2.

Бельчиков Н., Н. А. Некрасов в лит-ре за годы революции. 1917-1928, М. - Л., 1929; Моторина Р. П. (сост.), Рукописи Н. А. Некрасова. Каталог, М., 1939; Михайлова А. Н., Рукописи Н. А. Некрасова. Каталог, под ред. Н. К. Пиксанова, Л., 1940; Любимова В. С., Н. А. Некрасов. Опись документ. материалов личного фонда № 338, под ред. И. Н. Розанова, М., 1949 (Центр. гос. лит. архив СССР); Максимович А. Я., Рукописи Н. А. Некрасова в Институте рус. лит-ры (Пушкинском доме) АН СССР. «Бюллетень Рукописного отдела Пушкинского дома», в. 3, М. - Л., 1952; Добровольский Л. М., Лавров В. М., Библиография лит-ры о Н. А. Некрасове. 1917-1952, М. - Л., 1953; Гин М. М., Евгеньев-Максимов В. Е., Семинарий по Некрасову, Л., 1955; Н. А. Некрасов и Ярославский край. Указатель лит-ры, под ред. А. Ф. Тарасова, Ярославль, 1959; История рус. лит-ры XIX в. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М. - Л., 1962.

Г. В. Краснов

Некрасов
(статья из Литературной энциклопедии: В 11 т. - [М.], 1929-1939)

НЕКРАСОВ Николай Алексеевич [1821-1877] - виднейший русский революционно-демократический поэт. Родился 4 декабря 1821 в семье зажиточного помещика. Детство своё провёл в усадьбе Грешнево Ярославской губернии в исключительно тяжёлой обстановке зверских расправ отца с крестьянами, бурных оргий его с крепостными любовницами и наглого издевательства над «затворницей»-женой. 11-ти лет Некрасов отдан был в Ярославскую гимназию, курса в которой он не окончил. По настоянию отца отправился в 1838 в Петербург поступать на военную службу, но вместо того устроился вольнослушателем в университет. Взбешённый отец перестал ему оказывать материальную поддержку, и Некрасову в течение ряда лет пришлось претерпевать мучительную борьбу с нищетой. Уже в это время Некрасова привлекала к себе литература, и в 1840 он при поддержке некоторых петербургских знакомых выпустил книжку своих стихов под заглавием «Мечты и звуки», изобилующую подражаниями Жуковскому, Бенедиктову и пр. От лирических опытов в духе романтического эпигонства молодой Некрасов вскоре обратился к юмористическим жанрам: полным невзыскательного балагурства поэмам («Провинциальный подьячий в Петербурге»), водевилям («Феоктист Онуфриевич Боб», «Вот что значит влюбиться в актрису»), мелодрамам («Материнское благословенье, или бедность и честь»), повестям о мелком петербургском чиновничестве («Макар Осипович Случайный») и пр. К 1843-1845 относятся первые издательские предприятия Некрасова - «Физиология Петербурга», «Петербургский сборник», юмористический альманах «Первое апреля» и пр. В 1842 произошло сближение Некрасова с кружком Белинского, оказавшее на молодого поэта огромное идеологическое влияние. Великий критик высоко ценил его стихотворения «В дороге», «Родина» и другие за срывание романтического флёра с деревенской и усадебной действительности. С 1847 Некрасов оказался уже арендатором журнала «Современник», куда перешёл из «Отечественных записок» и Белинский. К половине 50-х гг. «Современник» завоевал себе огромные симпатии читающей публики; одновременно с ростом его популярности росла и поэтическая слава самого Некрасова. Во второй половине 50-х гг. Некрасов сблизился с виднейшими представителями революционной демократии - Чернышевским и Добролюбовым. Обострившиеся классовые противоречия не могли не отразиться и на журнале: редакция «Современника» оказалась фактически расколотой на две группы: одна представляла либеральное дворянство во главе с Тургеневым, Л. Толстым и примыкающим к ним крупным буржуа Вас. Боткиным - течение, ратовавшее за умеренный реализм, за эстетическое «пушкинское» начало в литературе в противовес сатирическому - «гоголевскому», пропагандировавшемуся демократической частью русской «натуральной школы» 40-х гг. Эти литературные разногласия отражали углубившиеся по мере падения крепостничества разногласия двух его противников - буржуазно-дворянских либералов, стремившихся реформами крепостничества предотвратить угрозу крестьянской революции, и демократов, боровшихся за полную ликвидацию феодально-крепостнического строя.

В начале шестидесятых годов антагонизм этих двух течений в журнале достиг предельной остроты. В происшедшем расколе Некрасов остался с «революционными разночинцами», идеологами крестьянской демократии, боровшимися за революцию, за «американский» тип развития капитализма в России и стремившимися сделать журнал легальной базой своих идей. Именно к этому периоду наивысшего политического подъёма движения относятся такие произведения Некрасова, как «Поэт и гражданин» [1856], «Размышления у парадного подъезда» [1858] и «Железная дорога» [1864]. Однако начало 60-х гг. принесло Некрасову новые удары - умер Добролюбов, сосланы в Сибирь Чернышевский и Михайлов. В эпоху студенческих волнений, бунтов освобождённых от земли крестьян и польского восстания журналу Некрасова было объявлено «первое предостережение», выход в свет «Современника» приостанавливается, а в 1866, после выстрела Каракозова в Александра II, журнал закрылся навсегда. С последней датой связан один из самых мучительных эпизодов социальной биографии Некрасова - его хвалебная ода Муравьёву-вешателю, прочитанная поэтом в аристократическом Английском клубе в надежде смягчить диктатора и предотвратить удар. Как и следовало ожидать, диверсия Некрасова не имела успеха и не принесла ему ничего кроме яростных обвинений в ренегатстве и горчайшего самобичевания: «Ликует враг, молчит в недоуменьи Вчерашний друг, качая головой. И вы, и вы отпрянули в смущеньи, Стоявшие бессменно предо мной, Великие страдальческие тени…»

Через два года после закрытия «Современника» Некрасов арендовал у Краевского «Отечественные записки» и сделал их боевым органом революционного народничества. На прославление последнего направлены и такие произведения Некрасова 70-х гг., как поэмы «Дедушка», «Декабристки» (по цензурным обстоятельствам названные «Русские женщины») и особенно неоконченная поэма «Кому на Руси жить хорошо», в последней главе которой действует сын сельского дьячка Гриша Добросклонов: «Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника, Чахотку и Сибирь».

Неизлечимая болезнь - рак прямой кишки, - на два последние года жизни приковавшая Некрасова к постели, привела его 27 декабря 1877 к кончине. Похороны Некрасова, привлекшие множество народа, сопровождались литературно-политической демонстрацией: толпа молодёжи не дала говорить Достоевскому, отведшему Некрасову третье место в русской поэзии после Пушкина и Лермонтова, прервав его криками «Выше, выше Пушкина!» В погребении Некрасова принимали участие представители «Земли и воли» и других революционных организаций, возложившие на гроб поэта венок с надписью «От социалистов».

Марксистское изучение творчества Некрасова в течение долгого времени возглавлялось статьей о нём Г. В. Плеханова, написанной последним к 25-летию смерти поэта, в 1902. Было бы несправедливым отрицать крупную роль, которую эта статья сыграла в своё время. Плеханов провёл в ней резкую грань между Некрасовым и дворянскими писателями и резко подчеркнул революционизирующую функцию его поэзии. Но признание исторических заслуг не освобождает статью Плеханова от ряда крупнейших недостатков, преодоление которых на текущем этапе марксистско-ленинского литературоведения особенно важно. Объявляя Некрасова «поэтом-разночинцем», Плеханов никак не дифференцировал этот социологически неопределённый термин и, что всего важнее, изолировал Некрасова от той фаланги идеологов крестьянской демократии, с которой автор «Железной дороги» был так тесно и органически связан. Этот отрыв обусловлен меньшевистским неверием Плеханова в революционность русского крестьянства и непониманием той связи между революционными разночинцами 60-х гг. и мелким товаропроизводителем, на которую так настойчиво указывал уже в 90-х гг. Ленин. Мало удовлетворительна плехановская статья и в плане художественной оценки: творчество Некрасова, представляющее собой новое качество в русской поэзии, критикуется Плехановым с позиций той самой дворянской эстетики, с которой Некрасов ожесточенно боролся. Стоя на этой, в основе своей порочной, позиции, Плеханов ищет у Некрасова многочисленных «погрешностей» против законов художественности, ставит ему в вину «неотделанность», «топорность» его поэтической манеры. И наконец оценка Плеханова не даёт представления о диалектической сложности некрасовского творчества, не вскрывает внутренних противоречий последнего. Задача современных исследователей Некрасова заключается поэтому в преодолении ещё живучих в литературе о Некрасове пережитков плехановских воззрений и в изучении его творчества с позиций марксизма-ленинизма.

В своем творчестве Некрасов резко порывал с идеализацией «дворянских гнёзд», столь характерной для «Евгения Онегина», «Капитанской дочки», «Отцов и детей», «Детства, отрочества и юности», «Семейной хроники». Авторы этих произведений не раз бывали свидетелями бушевавшего в усадьбе грубейшего насилия над личностью крепостных крестьян, и тем не менее в силу своей классовой природы все они прошли мимо этих отрицательных сторон помещичьего бытия, воспев то, что в нём, по их мнению, было положительного и прогрессивного. У Некрасова эти любовные и элегические зарисовки дворянских усадеб уступали место беспощадному разоблачению: «И вот они опять, знакомые места, Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства, Где рой подавленных и трепетных рабов Завидовал житью последних барских псов…» Некрасовым не только отброшена, но и разоблачена традиционная для всей дворянской литературы иллюзия любви крепостных к их владельцам: «грязному и мелкому тиранству» здесь противостоят «подавленные и трепетные рабы». И даже с пейзажа, с не раз прославленных красот усадебной природы Некрасовым сорвана поэтическая завеса: «И с отвращением кругом кидая взор, С отрадой вижу я, что срублен тёмный бор, В томящий летний зной защита и прохлада, И нива выжжена и праздно дремлет стадо, Понурив голову над высохшим ручьём, И на бок валится пустой и мрачный дом…» Так уже в раннем стихотворении «Родина» [1846] звучит та ненависть к крепостничеству, которая прошла затем через всё творчество поэта. Помещики в изображении Некрасова не имеют ничего общего с мечтательными и прекраснодушными героями либеральной литературы. Это - самодуры, травящие крестьянский скот («Псовая охота»), это - развратники, беззастенчиво пользующиеся своим правом первой ночи («Отрывки из путевых записок графа Гаранского», 1853), это - своевольные рабовладельцы, ни в ком не терпящие противоречия: «Закон - моё желание, - с гордостью объявляет встречным крестьянам помещик Оболт-Оболдуев, - кулак - моя полиция! Удар искросыпительный, удар зубодробительный, удар скуловорррот» («Кому на Руси жить хорошо», гл. «Помещик»). «Ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми», о котором упоминал Белинский в своём замечательном письме к Гоголю, - это зрелище Некрасовым развёрнуто в широчайшее повествовательное полотно. Приговор феодально-крепостнической системе, произнесённый поэтом в поэме «Дедушка», в «Последыше» и во множестве мелких стихотворений, решителен и беспощаден.

Но если разрыв с крепостничеством отчётливо отразился уже в творчестве молодого Некрасова, то значительно сложнее и противоречивее было его отношение к дворянскому либерализму. Необходимо припомнить здесь, что эпоха 40-х гг., когда Некрасов начинал свой творческий путь, характеризовалась недостаточным размежеванием демократов и либералов. Крепостники были ещё сильны и подавляли какие бы то ни было попытки заменить их господство новой системой отношений. Путь демократов в ту пору не был ещё вполне самостоятельным. Белинский ещё не имел собственного журнала, его путь был ещё близок к пути Тургенева и Гончарова, с которыми впоследствии так разошлись идейные продолжатели дела Белинского. На страницах «Современника» будущие враги ещё соседили друг с другом, и совершенно естественно, что при этой близости дорог у демократов должны были время от времени возникать либеральные оценки действительности. Они закономерно возникали в ту пору и у Некрасова. Разорвав с крепостничеством, он не сразу изжил остатки либерально-дворянской идеологии, которая, как мы увидим ниже, питалась в нём всем соотношением классовых сил в ту эпоху. В творчестве Некрасова находит себе выражение процесс перехода деклассировавшегося дворянства в лагерь идеологов крестьянской демократии. Уход Некрасова из усадьбы, разрыв его с отцом нельзя считать фактами его личной биографии - здесь несомненно получил своё частное выражение процесс экономического «вымывания» и политического отхода отдельных групп дворянства от своего класса. «В те периоды, когда борьба классов близится к развязке, процесс разложения в среде господствующего класса внутри всего старого общества принимает такой резкий характер, что некоторая часть господствующего класса отделяется от него и примыкает к революционному классу, несущему знамя будущего». Это положение «Коммунистического манифеста» бесспорно проясняет социальный путь Некрасова к идеологам революционного крестьянства. Путь этот очень быстро привёл Некрасова в лагерь демократов. Но сам этот лагерь в 40-50-х гг. ещё недостаточно обособился от либерально-дворянского лагеря. Отсюда временная связь Некрасова с этими попутчиками, с либералами, боровшимися за замену феодализма капитализмом. Эта недостаточная размежёванность двух лагерей осложнила творческий путь Некрасова колебаниями, рудиментами либерально-дворянских реакций, особенно сильными в первый период его творчества.

Именно из этих «остаточных» настроений и возникает то, что Некрасов в разоблачение рабовладельческой сущности дворянской усадьбы вплетал осложняющие его признания. В этой усадьбе «научился я терпеть и ненавидеть, но ненависть в душе постыдно притая», там «иногда бывал помещиком и я», там «от души моей довременно растленной так рано отлетел покой благословенный». Это признание «Родины» может быть подтверждено аналогичными признаниями в стихотворении «В неведомой глуши» [1846]. Само собой разумеется, что Некрасов ни на иоту не склонен был смягчить свой приговор над крепостнической системой; но в ту эпоху, когда демократы были ещё очень слабы как самостоятельная группа, либералы ещё играли некоторую прогрессивную роль. Вот почему проповедь Некрасовым новых демократических отношений часто осложнена либеральными колебаниями. В поэме «Саша» [1855] он идёт в разоблачении дворянского либерализма неизмеримо дальше, чем Тургенев в близком к ней по сюжету романе «Рудин». Но разоблачая Агарина, высмеивая его неспособность к «делу», он отдаёт ему должное как учителю молодого и демократического поколения: «Сеет он всё-таки доброе семя… Нетронутых сил В Саше так много сосед пробудил». Такое же смягчённое отношение к либералам 40-х гг. мы встречаем у Некрасова и в его лирической комедии «Медвежья охота»: «За то теперь клеймит их иногда предателями племя молодое, Но я ему сказал бы: «Не забудь, Кто выдержал то время роковое, Есть от чего тому и отдохнуть»… …кто твоё держал когда-то знамя, Тех не пятнай».

Эти мотивы никогда не играли у Некрасова доминирующей роли, они никогда не являлись ведущими. При всех своих симпатиях к лучшим, честнейшим людям из дворян Некрасов всё же является представителем иного политического лагеря, идеологом крестьянства. Но сами по себе извиняющие ноты у Некрасова несомненны, и они находят себе объяснение в истоках его творчества и сложности и противоречивости социальных условий его развития. По определению Ленина, «Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами, но все симпатии его были на стороне Чернышевского. Некрасов по той же личной слабости грешил нотками либерального угодничества, но сам же горько оплакивал свои «грехи» и публично каялся в них» (Ленин В. И., Ещё один поход на демократию).

Чем ближе к 60-м гг., тем менее у Некрасова этих либеральных реакций, тем сильнее звучат в нём мотивы обличения дворянства как класса. В конце 50-х гг. Некрасов - уже ближайший союзник Чернышевского и Добролюбова. В эту эпоху временные попутчики оказались по разным сторонам баррикад. Некрасов разрывает с либералами. Таково стихотворение Некрасова «Тургеневу» [1861], отражающее его разрыв с одним из его ближайших друзей, в новом своём романе «Отцы и дети» открывающем огонь по идеям нигилизма. Реформы 60-х гг. глубоко обнажили предательскую сущность дворянского либерализма, стремившегося снять с мужика феодальные тяготы только затем, чтобы открыть широкую дорогу капиталистической его эксплоатации. В отношении Некрасова к либералам 40-х гг. ещё звучали некоторые извиняющие ноты, но либералов послереформенной поры Некрасов клеймил как предателей народных интересов.

Но если в 60-х гг. почти исчезли срывы Некрасова в либерализм, то на этом новом этапе его творчества во всю свою широту вырисовывалось новое противоречие. Некрасов в эти годы - деятельный участник революционно-демократического лагеря, ведущего упорную борьбу за торжество крестьянской революции. Но борьба эта, несмотря на всю её ожесточенность, кончилась (на том этапе, на каком её мог застать Некрасов) разгромом революционного движения. Сослан в далёкую Сибирь Чернышевский, закрыты органы революционной журналистики, разгромлено хождение «в народ» революционных пропагандистов 70-х гг. «Смолкли честные, доблестно павшие, Смолкли их голоса одинокие, За несчастный народ вопиявшие…» В этой новой и глубоко трагической обстановке Некрасов мучится тем, что он слаб, что он не может разделить судьбы своих друзей. О своей слабости он говорит неустанно и в стихотворении «К неизвестному другу», и в трагическом ответе «остервенелой толпе», клеймящей его за «угоднические грехи», и в своих предсмертных элегиях. Некрасова мучит трагедия его оторванности от народа: «Я настолько же чуждым народу умираю, как жить начинал». Это представление было конечно неверным, ибо вся деятельность Некрасова шла по линии защиты крестьянских интересов, но оно питалось глубокими противоречиями самого революционного движения.

Противоречия, возникшие на этой основе и обуревавшие психику Некрасова, в основе своей - противоречия слова и дела: «Я за то глубоко презираю себя, Что живу - день за днём бесполезно губя… И что злоба во мне и сильна, и дика, А до дела дойдёт - замирает рука». Поэт испытывает глубочайшее уважение к вождям и идеологам революционной демократии: «Белинский был особенно любим… Молясь твоей многострадальной тени, Учитель! перед именем твоим Позволь смиренно преклонить колени» («Медвежья охота»), «Природа мать! Когда б таких людей Ты иногда не посылала миру, Заглохла б нива жизни» («Добролюбову»). Он превозносил этих борцов за то кристальное единство слова и дела, теории и практики, которое Некрасов не всегда ощущал в себе самом: «Не скажет он, что жизнь его нужна, Не скажет он, что гибель бесполезна; Его судьба давно ему ясна» («Чернышевский»). Лишившись друзей и руководителей, Некрасов часто отдавался во власть депрессии. То обстоятельство, что он уцелел в ожесточённейшей борьбе, дало ему повод рисовать себя одиночкой: «Я дворянскому нашему роду Блеска лирой моей не стяжал; Я настолько же чуждым народу Умираю, как жить начинал. Узы дружбы, союзов сердечных - Всё порвалось: мне с детства судьба Посылала врагов долговечных, А друзей уносила борьба». Это было конечно безмерным преувеличением, но это было фактом литературной биографии Некрасова и нашло себе широкое отражение в его творчестве. Отсюда, с этой позиции Некрасова в лагере побеждённых и оторванных от своего класса идеологов крестьянской революции, росли у Некрасова и мотивы уныния («Уныние») и изобличение в себе постоянного «бессилия раба», «бессильной» и «вялой тоски» («Возвращение»).

«Вы ещё не в могиле, вы живы, Но для дела вы мёртвы давно; Суждены вам благие порывы, Но свершить ничего не дано». «Редки те, к кому нельзя применить этих слов, - приписал Некрасов в автографе «Рыцаря на час» под впечатлением ареста М. Л. Михайлова, - честь и слава им - честь и слава тебе, брат». Полная покаянных настроений лирика Некрасова концентрировала в себе все «издержки его производства». Некрасов не умещается конечно в границах одной только горестной рефлексии: в его творчестве несомненен резкий идеологический разрыв с дворянским режимом. Но вся та боль, которую испытывал поэт в трудной борьбе за социальное самоопределение, нашла себе выражение в его лирике.

Всмотримся в систему образов этой лирики, в её внутреннюю структуру. Через всю его лирику проходит образ плачущей матери, неотрывный от усадебных впечатлений Некрасова. Обращения Некрасова к матери - это почти всегда обращения к «родине», проникнутые волнением поэта и его не менее волнующим сознанием своего «бессилия». Другой образ - Музы - возникает у Некрасова тогда, когда ему приходится определять своё отношение к классическому наследству и подвергать эстетической оценке собственное творчество. Традиционный образ величавой покровительницы искусства, юной богини в храме поэзии (Жуковский, Пушкин, Фет), не мог привиться в лирике Некрасова, - он кричаще дисгармонировал бы с его насыщенным социальными тенденциями творчеством. Плачущий и скорбный образ Музы Некрасова, которую он так часто отождествлял с образом иссечённой кнутом крестьянки, связан был с поэтом «прочным и кровным союзом»: «Чрез бездны тёмные насилия и зла, Труда и голода она меня вела». Воплощая собой ведущие тенденции творчества Некрасова, Муза полна гнева к эксплоататорам и скорби по угнетённому народу: «Помиритесь же с Музой моей! Я не знаю другого напева: Кто живёт без печали и гнева, Тот не любит отчизны своей» («Газетная»). Отношение Некрасова к искусству полнее всего воплотилось в диалоге «Поэт и гражданин» [1856]; как и все остальные стихотворения Некрасова об искусстве, диалог этот говорит о неустанной тяге к «гражданственности» и о сознании глубочайших трудностей этого пути. В этой борьбе двух начал - поэта и гражданина - в особом плане, в суженных размерах, проявилась одна из основных тем его творчества. И наконец для лирики Некрасова характерен образ любимой женщины, лишённой атрибутов усадебного довольства, воспитанной в нужде «невзлюбившей её с детства судьбой» («Тяжёлый крест достался ей на долю»). Любовное чувство теряет свою непосредственность. Выросшее в обстановке нищеты, голода и проституции, оно полно внезапных охлаждений, насыщено разнообразными проявлениями ревности, семейными сценами и горчайшими самообличениями поэта в ничтожестве и бессилии. Любовные стихотворения Некрасова представляют собой развёрнутое покаяние, неумолимое бичевание Некрасовым собственных слабостей и грехов. Тем самым эти его произведения тесно смыкаются с остальной лирической продукцией.

Основным лирическим жанром Некрасова является поэма, по своему содержанию представляющая или исповедь («Рыцарь на час»), или воспоминания поэта о далёком прошлом («Возвращение»), или наконец обращения к близкому человеку («Мать»). Для любовной лирики Некрасова характерны напевные жанры, например романс с своеобразной ритмико-мелодической структурой и лейтмотивами и особенно элегия с характерными воспоминаниями о прошлом счастье и мучительными раздумьями о настоящем. Всей лирике присуще обилие пейзажных зарисовок, чаще всего осенне-неприютных. Столь же закономерны для психики поэта и образы «голода», «болезней», «смерти», «кладбища». Печальны и любимые эпитеты Некрасова («больной», «тяжёлый», «угрюмый», «унылый», «печальный», «мучительный» и др.) и его сравнения («Женщина поёт, как будто в гроб кладёт она подругу», «Стонала ты, как стонет раб над плугом»). Постоянные колебания поэта, резчайшие переходы его от предельного возбуждения к апатии и хандре приводят к борьбе в его лирике двух синтаксических потоков. В моменты лирического подъёма господствует мелодико-риторическая стихия с массой авторских вопросов и обращений («Не рыдай так безумно над ним. Хорошо умереть молодым…» «Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!»), с антитезами, параллелизмами, градациями («На неё не наложат пятна Ни ошибка, ни сила, ни злоба») и высокий строй лексики. В периоды депрессии господствует, наоборот, почти разговорный строй речи с обилием enjambements («Уныние», «Последние элегии»), частыми паузами и намеренными обрывами стиха («Письма», «Горящие письма»), с заунывными дактилическими окончаниями. Сочетания этих двух антитетичных друг другу стихий мы наблюдаем и в лексике лирики Некрасова, варьирующейся от почти напыщенной фразеологии («И добрых знаний много сеял ты, Друг Истины, Добра и Красоты») до подчёркнутых прозаизмов (ср. напр. в «Рыцаре на час»: «Ночью буду микстуру глотать»). Кричащие диссонансы некрасовского словаря отражают те же противоречия, что и борьба двух начал его поэтического синтаксиса, что и трёхсложные размеры метрики, что и печальные, щемящие образы и тропы. Причастные рифмы («От ликующих, праздно болтающих, обагряющих…») «режут ухо», но гладкий, «высокий» словарь дисгармонировал бы со страдальческими мотивами его лирики. Некрасовская стилистика вся построена на диссонансах, но что другое могло находиться в такой органической связи с диссонансами и противоречиями его творческого развития?

В поле зрения Некрасова неизбежно должен был попасть мужик, эксплоатацией которого жили помещики. Разрывая с дворянством, поэт должен был отдавать всё больше и больше внимания поместно-деревенским отношениям, мужику, его быту и его сознанию. Идеологический разрыв с поместьем находился в диалектической связи с углублённым вниманием Некрасова к мужику. Отсюда выросли его широчайшие полотна крестьянской действительности.

Колорит народных картин Некрасова неизменно мрачен: «Где народ, там и стон». «Стонет он по полям, по дорогам… В рудниках на железной цепи, Стонет он под овином, под стогом, Под телегой, ночуя в степи; Стонет в собственном бедном домишке, Свету божьего солнца не рад; Стонет в каждом глухом городишке, У подъезда судов и палат» («Размышления у парадного подъезда»). Не стонут у Некрасова только две категории крестьян - дворовые и дети. Но к первым Некрасов и относится зато совсем иначе, чем к исконным крестьянам-земледельцам. В противовес идеализации верности дворовых слуг, столь характерной для дворянских писателей (образы Савельича в «Капитанской дочке», Евсеича в «Детских годах Багрова внука», Натальи Савишны в «Детстве, отрочестве и юности»), Некрасов собачью преданность дворовых господам показывает как рабскую, холопскую, «холуйскую» черту («Эй, Иван»), образы «любимого раба» князя Переметьева, «чувствительного холуя» Ипата в «Кому на Руси жить хорошо»). Что же касается крестьянских детей, то, сочувственно их рисуя, Некрасов постоянно подчёркивает висящие над ними опасности - болезни, угрозу подобно Дёмушке быть съеденным свиньями, тревожную работу подпаска, наконец сиротство.

В первый раз после Радищева в русской литературе развёрнуто такое потрясающе мрачное изображение крестьянского рабства. Крепостное право озаряет своим трагическим отсветом почти все произведения Некрасова о народе - от раннего «Огородника» [1846] до поэмы «Кому на Руси жить хорошо» [1875]. Через всё творчество Некрасова лейтмотивами проходят крестьянское бесправие и барский произвол. Жизнь крепостного в полной зависимости от желаний и прихотей помещика: «Есть у Пахомушки жёнка и дети, Да не Пахомушке ими владети: Лёг семьянином, а встал бобылём. Нынче - крестьянин оброчной, Завтра - холоп беспорточной, Через неделю солдат под ружьём». Нет формы насилия помещика над крестьянином, которой не изобразил бы Некрасов: здесь и нещадное драньё, всё равно - за отказ ли от податей или за крепкую ругань, здесь и расстраивание мужицкой свадьбы, сыгранной без позволения барина, со сдачей жениха в рекруты, здесь и наглое использование деревенских девушек для нужд барского гарема. И над всем этим - беспросветное бесправие мужика. Лишённое права на продукты своего труда, крестьянство живёт в ужасающей нищете: «Нивы посохли, коровы подохли, Как эти люди заплатят оброк?» («Путешественник»). Неудивительно, что крестьяне топят своё горе в вине, пьют, чтобы забыть про тяжёлую страду, про непосильную работу (образы пьяных в «Вине», «Коробейниках», в сцене ярмарки в «Кому на Руси жить хорошо»). Тяжела участь мужика, но ещё безысходнее доля крестьянки, над которой кроме каторжного труда тяготеет вечная зависимость от тяжёлой руки. Для мужской части дореформенной деревни величайшим бедствием является двадцатилетняя рекрутчина («Мороз, Красный нос»). Крестьянин возвращается с военной службы или больным («Орина, мать солдатская») или изувеченным инвалидом с грошовым пенсионом («Полного выдать не велено: Сердце насквозь не прострелено» - «Кому на Руси жить хорошо»). Голодная, нищая и бесправная деревня выгорает («Ночлеги») и вымирает («Похороны», «Мороз, Красный нос»).

«Воля» 1861 сняла с крестьянина (и то номинально) юридическую власть барина, но нищета попрежнему осталась беспросветной. Сначала крестьяне обрадованы вестью о свободе («Деревенские новости», «Знахарка»), и самого поэта охватывает надежда на улучшение мужицкой участи. Но уже через несколько месяцев начинается усмирение вотчины помещика Обрубкова «воинством», а у крестьян «Последыша» его наследники оттягали обещанную землю. Голод попрежнему стучится в двери мужика, засуха попрежнему опустошает его скудные поля. В дополнение к барину крепнет кулак, подстерегающий «оказии, Когда сбирались подати И собственность вахлацкая Пускалась с молотка» (образ Ерёмина в «Кому на Руси жить хорошо»), и новая администрация, «непрошенная и неправедная». Старообрядец Кропильников, которого уволили за смуту в острог, сурово предрекал крестьянам: «Были оборваны - будете голодны, Били вас палками, розгами, кнутьями, Будете биты железными прутьями… Правды в судилище, свету в нощи, В мире добра не ищи».

Рисуя противоречия крестьянского сознания, Некрасов сумел в неизмеримо большей степени, чем какой-либо иной русский поэт, показать живущее в мужике той поры бунтарское начало. Говорит ли его огородник: «Знать, любить не рука мужику-вахлаку да дворянскую дочь» [1846], бранит ли ядовито крестьянин-пастух охотящегося барина («Псовая охота»), смеются ли странники над выжившим из ума крепостником-последышем - всюду крестьяне выступают у Некрасова ненавидящими бар и таящими в себе семена бунта. Они то убьют барина, злоупотреблявшего своим «правом первой ночи», то «зароют в землю» «живодёра» барского управляющего. Они сочувствуют расправе с помещиком, о которой Некрасов рассказал в «Песне о разбойнике Кудеяре», искусно замаскировав заключённый в ней призыв к революционной расправе с помещиком фиктивным польским колоритом. Но призывая к борьбе и всячески отмечая неистребимую ненависть крестьян к барам, Некрасов в то же самое время отдаёт себе отчёт, что оторванное от своих идеологов и неорганизованное крестьянство бессильно подняться на борьбу с режимом. Для некрасовского крестьянина пассивный протест характерен и тогда, когда он бредёт ходоком в далёкую столицу («Размышления у парадного подъезда»), и тогда, когда он вешается, чтобы тем лишить своего барина «верного холопа». От правдоискателя Ионы Ляпушкина до разбойника Кудеяра, от убийцы барского управляющего до старушки, повествующей грустную притчу об утерянных ключах «от нашей вольной волюшки», - какой огромный диапазон колебаний! Но эти колебания не выдуманы Некрасовым, они жили в том крестьянстве, которое он изображал. Отображая эти противоречия как демократ, защищая классовые интересы мужика, Некрасов отражал противоречия крестьянской революции.

И здесь между крестьянским эпосом Некрасова и его лирикой протягиваются глубокие связующие нити. Все эти противоречия Некрасова были отражением противоречий самой крестьянской революции, способной только на стихийные возмущения, но не могущей победить феодально-буржуазный режим. Эта органическая слабость крестьянской революции, в значительной мере обусловленная мелкобуржуазной природой крестьянства, открывала в сознании Некрасова широчайший доступ всевозможного рода самобичеваниям. «Душно! без счастья и воли Ночь бесконечно длинна. Буря бы грянула, что ли? Чаша с краями полна!» [1868]. Но народная революция не приходила, и понадобилось очень много времени для того, чтобы крестьянское движение, руководимое пролетариатом, пришло к победе над остатками крепостничества в деревне. Органическую слабость крестьянского движения Некрасов интерпретировал как равнодушие народа к судьбе своих защитников, и это депрессивное ощущение собственного одиночества наполняло лирику Некрасова послереформенной поры. В борьбе с крепостничеством и с капитализировавшимся дворянством крестьянское движение оказалось побеждённым, и это наполнило лирику его виднейшего поэта целой гаммой сложнейших противоречий. Однако в этих противоречиях ведущим началом является у Некрасова вера в народ, надежда на то, что народ в конце-концов поймёт своих идеологов и что «широкие лапти народные» проторят пути к их могилам.

Некрасова нередко считают народником, что не вполне верно. Припомним характеристику, данную Лениным народничеству, и попробуем применить её к Некрасову. «Первая черта - признание капитализма в России упадком, регрессом» (Ленин, От какого наследства мы отказываемся) - абсолютно не характерна для Некрасова. Он клеймил капитализм с точки зрения защиты крестьянских интересов («Железная дорога», «Современники»), но он, не колеблясь, признавал его большую прогрессивность по сравнению с крепостничеством. «Знаю: на место сетей крепостных, Люди придумали много иных. Так! Но распутать их легче народу. Муза! С надеждой приветствуй свободу!» («Свобода», 1861). Некрасов был против хищнического капитализма прусского типа, который строил своё благополучие на костях обезземеленного крестьянства, но он нигде не выступал против капитализма американского типа как такового. Несвойственна Некрасову и вторая черта народничества - «вера в самобытность России, идеализация крестьянина, община и т. п.». Признавая вслед за Белинским капитализм как неизбежный этап русского исторического прошлого, Некрасов никогда не делал ставки на общинное хозяйство, неизменно противопоставляя ему индивидуального хозяина. Крестьянское благополучие Некрасов не случайно изображал в индивидуалистически-собственнических тонах. Характерна в «Дедушке» картина Тарбагатайского посада, где «Здоровенные псы, Гуси кричат, поросята Тычат в корыто носы», где «большие стада» высокорослы, красивы, «жители бодры всегда» и т. д. («Дедушка»). Его крестьяне мечтают о том, чтобы «так нам зажить, Чтобы свет удивить: Чтобы денег в мошне, Чтобы рожь на гумне… Чтоб не хуже других Нам почёт от людей, Поп в гостях у больших, У детей грамотей» («Песни»). Некрасов, не задумываясь, делает ставку на индивидуальное хозяйство. Однако совершенно неправильно видеть во всём этом кулацкие тенденции, как то делает в своей статье о Некрасове Г. Горбачёв. Фермерские тенденции Некрасова были не случайны: он боролся за американский путь развития капитализма в России, за ликвидацию пережитков крепостничества, за передачу крестьянству помещичьей земли, за политический и культурный рост мужика. «Благослови народный труд, Упрочь народную свободу, Упрочь народу правый суд. Чтобы благие начинанья Могли свободно возрасти, Разлей в народе жажду знанья И к знанью укажи пути!» («Гимн», 1866). Между этой политической программой и действительностью лежала такая же пропасть, как между нарисованной дедушкой идиллией Тарбагатая и крестьянской нищетой: «Ну… а покуда подумай, То ли ты видишь кругом: Вот он наш пахарь угрюмой, С тёмным убитым лицом… Голоден труженик вечный, Голоден тоже, божусь! Эй! отдохни-ко, сердечный, Я за тебя потружусь! Глянул крестьянин с испугом, Барину плуг уступил, Дедушка долго за плугом, Пот отирая, ходил» («Дедушка»). Этот почти толстовский образ пашущего барина вплетает в картину суровой крестьянской действительности знакомые нам уже мотивы дворянского покаяния. Не сближает его с народниками и третья черта последних: «игнорирование связи интеллигенции и юридико-политических учреждений страны с материальными интересами определённых общественных классов»: с одной стороны, Некрасов прекрасно понимал предательскую роль буржуазно-дворянской интеллигенции, а с другой - он постоянно противопоставлял ей интеллигенцию, защищавшую крестьянские интересы (образ Гриши Добросклонова в «Кому на Руси жить хорошо»). Из всего этого разумеется не следует делать вывода, что Некрасов не имеет глубоких связей с революционным народничеством: глубокое сочувствие его идеям крестьянской революции несомненно, но оно в равной мере свойственно и народникам и демократам. От ряда иллюзий, которые свойственны были народничеству и которые делали его идеологию реакционной, Некрасов безусловно свободен. Историческое место его не с Михайловским, а с Чернышевским и Добролюбовым. Сыграв подобно им огромную роль в формировании идеи русского народничества и выражении этих идей, он тем не менее остаётся крестьянским демократом. Примечательно, что «старым русским демократом» называл Некрасова и В. И. Ленин.

Вернёмся к народным произведениям Некрасова. Развёрнутый показ такого огромного материала крестьянских образов и тем требовал от Некрасова создания эпических полотен. К небольшим жанрам этого рода принадлежат: «крепостная баллада», «Огородник», «Притча об Ермолае трудящемся», небольшие стихотворения («Вино», «Забытая деревня» и др.) с мелодической структурой, наличием твёрдых зачинов, рефренами, кольцевой композицией и пр. Употребительна также форма составных стихотворений, где несколько сцен из крестьянской жизни спаяны единым образом странствующего рассказчика или охотника. Однако любимейшим из «малых жанров» является здесь широко распространённая у него песня («Песни в кабаке за полуштофом», «Песня Ерёмушке», «Песня убогого странника» и др.). Лишённое на протяжении многих столетий возможности иметь свою литературу, крепостное крестьянство выражало своё мировоззрение в устной поэзии - в сказке, в различных жанрах обрядовой поэзии и особенно в песне. Некрасов отразил в своём творчестве эту песенную стихию, как отразил он идеологию закрепощённого помещиками мужика. Песнями пропитан и большой эпический жанр Некрасова - народная поэма - «Коробейники», «Кому на Руси жить хорошо» («песня о двух великих грешниках», «солёная», «весёлая», «солдатская», «голодная») и особенно «Мороз, Красный нос». Композиция этих поэм содержит в себе ряд приёмов, характерных для устной крестьянской поэзии: отрицательные формы сравнений, параллелизмы, единоначатия и т. д. Поэмы эти изобилуют пейзажными зарисовками, действие их развёртывается медленно, с серией повторяющихся традиционных формул («Кому живётся весело, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику…» и т. д.), с троекратными ретардациями, с серией сказочных мотивов (самобранная скатерть в «Кому на Руси жить хорошо»). Ритмико-мелодический узор поэм необычайно изощрён - Некрасов практикует в них постоянные смены интонаций, стяжений, enjambements. Метрика варьируется очень сильно: «Мороз, Красный нос» написан амфибрахием, дактилем и хореем; столь же разнообразна и строфика: двустишия («Псовая охота», «Буря»), четверостишия («Орина, мать солдатская»), сплошной текст («Кому на Руси жить хорошо»). В действии поэм Некрасова отсутствует сюжетное напряжение, фабула экстенсивна и часто допускает перетасовывание глав (например, «Кому на Руси жить хорошо»); сюжет движется или наблюдениями любопытных странников, или расспросами, или случайными встречами. Стилистике некрасовского эпоса свойственны полная и точная передача крестьянской речи, обилие диалектизмов, местных оборотов (в ранних стихах, напр. «В дороге», особенно подчёркнутое), исключительное умение воспроизводить индивидуальное своеобразие речи любого персонажа (сравните в одной только главе IV «Кому на Руси жить хорошо» - «Ярмонка» - елейную и умильную речь сельского дьячка с цитатами из священного писания, наглую речь отставного лакея, бойкую брань поссорившихся между собой баб). Эпитет Некрасова постоянен, как в крестьянской песне («ты стань-ка, добрый молодец, гляди мне в очи ясные…», «обвеял буйну голову, рассеял думы чёрные»), но вместе с тем он оригинален и меток («стонет кулик вороватый», «У Клима совесть глиняна» и т. д.). Огромную роль в стилистике его эпоса играют сравнения - с природой, окружающей крестьянина («Как дождь, зарядивший надолго, Негромко рыдает она»), с птицами, с насекомыми («речь барская, как муха неотвязная, Жужжит под ухо самое»), с домашними животными («корова холмогорская - не баба»), с утварью, с деревенскими учреждениями («у Клима речь короткая И ясная, как вывеска, Зовущая в кабак»). Композиция и стилистика некрасовского эпоса обусловлены той же крестьянской идеологией поэта, что и его тематика. Содержание и здесь находит себе адэкватную форму.

Противопоставление эксплоататоров эксплоатируемым не ограничивалось у Некрасова сферой усадебной деревенской действительности. Те же две общественных категории встретились ему и в столичном городе, куда он явился, лишённый поддержки отца, и где он прошёл через ужасающие испытания голода. Урбанистические мотивы исключительно сильны уже в раннем творчестве Некрасова. Они звучат в его фельетонных обозрениях, они наполняют собой его ранние водевили и мелодрамы, но особенно широко развёртываются они в некрасовской прозе и лирике.

Проза Некрасова, в частности его «Петербургские углы» и недавно найденная повесть «Жизнь и похождения Тихона Тростникова», во всей широте отображает тот затхлый мир столичных трущоб, который Некрасов едва ли не первым изобразил в русской литературе во всей его неприглядности. Выдержанная в ярко натуралистических тонах, проза Некрасова является прямой предшественницей прозы Николая Успенского, Левитова, Решетникова и др. разночинских беллетристов 60-х гг. Столь же замечательны и урбанистические стихотворения Некрасова, в которых он отображает жизнь обездоленных низов тогдашней столицы.

Петербург, нарисованный Некрасовым, ничем не напоминает тот торжественный и пышный образ императорской столицы, который изобразил Пушкин в прологе к «Медному всаднику» и Гоголь в финале «Невского проспекта». Революционный демократ, Некрасов дегероизирует Петербург: флаг «гордого дворца» кажется ему «простой тряпицей», дома «стоят, как крепости, пустые» («Несчастные»), Нева представляется ему «гробницей», а самый город «изношенным фатом без румян» («Сумерки»). Автору «Петербургских углов» чужды великолепие воинских парадов, роскошь столичных балетов; всё своё сочувствие поэт отдаёт мелкому мещанству, столичной бедноте, «голи», живущей в «подвалах сырых, полутёмных, зловонных, дымящихся». Одних представителей этой голи нужда и болезнь толкают на воровство, других - они вынуждают торговать своим телом. В этих нищенских трущобах свирепствуют и холод и голод. «Уходи от голодных, больных, Озабоченных, вечно трудящихся, Уходи, уходи, уходи! Петербургскую голь пощади! Но мороз не щадит, прибавляется…» «Всевозможные тифы, горячки, Воспаленья идут чередом, Мрут, как мухи, извозчики, прачки, Мёрзнут дети на ложе своём». Бесконечной вереницей тянутся по страницам урбанистических произведений Некрасова похоронные процессии на «необозримые кладбища» Петербурга. Серией гипербол рисует Некрасов и неприглядные пейзажи «больного», «мглистого» и «туманного» Петербурга («О погоде») и его безотрадный будничный быт. Картины последнего изобилуют гротескными подробностями: гроб провожает старушка «в кацавейке, в мужских сапогах», «с похорон обратно дроги Пустые весело бегут» и пр. Отношение Некрасова к обитателям столичных трущоб лучше всего характеризуется образом избиения извозчиком беззащитной клячи («О погоде»), как бы символизирующим издевательства, которые испытывает и «петербургская голь»: «Ноги как-то расставив широко, Вся дымясь, оседая назад, Лошадь только вздыхала глубоко И глядела… (так люди глядят), Покоряясь неправым нападкам».

Дышашие глубокой скорбью стихи Некрасова о столичной бедноте составляют переходный мост к открытой сатире на представителей буржуазии. Галерея сатирических образов Некрасова неисчерпаема. Бичеванию его подверглись все те, кто сидел на шее народа, кто защищал помещичье-буржуазный режим. Некрасов прошёл по всем ступеням бюрократической лестницы, от мелких и подобострастных исполнителей, через делавших себе карьеру администраторов, добираясь до министра. Особняком стоят образы цензоров, чиновников, поставленных для расправы над литературой. Вторую категорию образует дворянство, прожигающее свои силы в бесчисленных кутежах, обуржуазившееся, пленившееся выгодами капиталистического предпринимательства. Таков Гриша Зацепин: «И богомолец, и ротмистр лихой, И хлебосол - предводитель дворянства - Стал он со временем туз откупной - Эксплоататор народного пьянства» («Современники»). Буржуазную интеллигенцию - юристов, инженеров и профессуру, связавших свою судьбу с хищническим капиталом, - охватил бурный процесс идеологического перерождения. Вот между ними учёный Шнабс, который, «окончив курс, на лекции студентам… с энергией внушал Любовь к труду, презрение к процентам, Громя тариф, налоги, капитал. Сочувственно ему внимали классы… А ныне он - директор ссудной кассы…» Вот адвокат, защищающий на суде отъявленного плута: «И содрав гонорар неумеренный, Восклицал мой присяжный поверенный: Перед вами стоит гражданин Чище снега альпийских вершин!..» Беспощадность, с которой Некрасов обличал мелкий, гнилой буржуазный либерализм пореформенной поры, сближает его поэзию с сатирами Салтыкова-Щедрина, писателя вообще чрезвычайно близкого к Некрасову. Но главным объектом сатиры Некрасова являются буржуа, всемогущие обладатели денег, наглые присвоители прибавочной стоимости, окружённые всеобщим преклонением. Здесь и купцы - «торгаши», и длинная галерея столичных ростовщиков, и подрядчики, наживающиеся на военных поставках. В изображении путей первоначального накопления русского капитала Некрасов - величайший мастер: вспомним Шкурина, наживающегося на выдирании щетины их хребта живых свиней, создавшего искусственное обезземеливание крестьян, заставившего рабочего больше пить кваса и «обходиться охотно без мяса». Но лучшим памятником этого накопления бесспорно является «Железная дорога», - по выражению М. Н. Покровского, - «теория трудовой стоимости в стихах». В этом произведении с невиданной художественной силой заклеймена та дворянско-буржуазная Россия, которая жирела и благоденствовала на костях обезземеленного крестьянства. В этом смысле «генерал в пальто на красной подкладке» и «красный, как медь, подрядчик» представляли неразрывных союзников в капиталистическом преуспевании России. К этому «прусскому» варианту капитализма Некрасов относился безусловно отрицательно, и тщетны все попытки отдельных исследователей (например, Чуковского) доказать обратное ссылками на интерес Некрасова к процессу накопительства. Эта ненависть к правящему блоку (в котором политическая власть принадлежала конечно генералам на красной подкладке) закономерно сочеталась в Некрасове с пламенными симпатиями к той бедноте, которая наполняла столичные «углы» и трущобы. Урбанизм Некрасова неотрывен от изобличения капитализма. Его огонь открыт по самым различным группам буржуазно-дворянского блока. Чиновники и профессора, дворяне и банкиры, гусары и подрядчики соединены здесь в одну неразрывную фалангу общим стремлением к наживе, общей эксплоатацией народного труда. Из «Ростовщика», «Балета», «Нравственного человека» и «Современников» бьёт ключом непримиримое отрицание эксплоататоров. Некрасов изобличает русский капитализм во всеоружии реалий. В отличие от марксистов, понимавших гигантскую революционную роль формировавшегося в процессе капитализации пролетариата, Некрасов не видел этих положительных следствий капитализма: в этом в значительной мере повинна эпоха - русский капитализм был ещё очень слаб. Не почувствовав в рабочих, которых он неоднократно изображал в своих урбанистических произведениях («О погоде», «Песни о свободном слове», та же «Железная дорога»), будущих могильщиков русского капитализма, Некрасов воспел их как его жертву.

Богатейшее социальное содержание некрасовской сатиры реализовалось рядом поэтических жанров. Серия литературных пародий свидетельствует о его освобождении от канонов дворянской поэзии; порвав с социальной средой, Некрасов рвал связи и с поэтической культурой, созданной этим классом. В «Текле» им как бы развенчивается романтический образ пушкинской Татьяны, в «Карпе Пантелеиче и Степаниде Кондратьевне» берётся под обстрел высокая экзотика «индийской повести» Жуковского «Наль и Дамаянти». Но чаще всего пародируется Лермонтов - его эмфатическая фразеология, его экзотическая кавказская тематика («В один трактир они ходили прилежно», «И скучно и грустно и некого в карты надуть», «Первый шаг в Европу», «Суд» и наконец «Колыбельная песня»). Другим сатирическим жанром Некрасова является куплет - стихотворная форма с характерным делением на строфы, с последовательным развитием темы и единообразным развёртыванием основного сатирического лейтмотива; характерный образец - «Нравственный человек» с неизменным самодовольным рефреном: «Живя в согласьи с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла», «Современная ода» с кольцевым рефреном, романс «Ещё тройка» и особенно «Песни о свободном слове», чей рефрен «Осторожность, осторожность, осторожность, господа!» превосходно характеризует многочисленные опасности, стоявшие перед свободой слова в условиях политической реакции. От куплетов сам собой напрашивался переход к более широкому сатирическому полотну, которое объединило бы в себе эти разрозненные этюды. Такой большой формой является у Некрасова фельетонная поэма. Композиция поэмы «Современники», представляющей собой конгломерат сценок, монологов, диалогов, характеристик, вставных куплетов, вполне соответствует её тематике, сутолоке большого ресторана, в различных залах которого одновременно празднуются юбилеи, происходят отчётные собрания акционеров и развёртываются кутежи. Композиционной какафонией различных «голосов» Некрасов воссоздаёт «во весь социальный рост необозримую толпу «героев времени»». В просторные рамки этого обозрения включены более мелкие жанры, подчинённые общему обличительному заданию; такова напр. шансонетка о «мадам Жюдик», которую поют «в зале № 3». Сатире Некрасова присущ портретный гротеск, изображение классово чуждых ему персонажей путём резкого преувеличения отдельных черт их наружности и характера: «Князь Иван - колосс по брюху, Руки - род пуховика, Пьедесталом служит уху Ожиревшая щека». Но ещё любопытнее сюжетный гротеск - песня о бурлацком горе, которую Некрасов вкладывает в конце поэмы в уста опьяневших от разгула хищников: «Всё в этой песне: тупое терпенье, Долгое рабство, укор. Чуть и меня не привёл в умиленье Этот разбойничий хор!..» Потрясающий контраст состава хора с содержанием песни приводит к бурной сцене покаяния Зацепы - «смелый художественный приём, достойный великого мастера, контраст, ужасающий своей трагичностью», писала современная Некрасову критика. Сущность некрасовских плутократов прекрасно характеризуется и их лексиконом, изобилующим огромным количеством терминов банковского и биржевого характера, серией горделивых афоризмов о могуществе денег, и резко «прозаической» рифмовкой («души» с «барыши», «артистом» с «аферистом», «собрата» с «плутократа», «Овидий», «Фидий» и «субсидий»), и серией комических сравнений, в которых буржуа и бюрократы сравниваются с животными («Но свиреп он в игре, как гиена», или в ругани одного спекулянта по адресу другого - «вместо сердца грош фальшивый у тебя в груди»). Патетическая насыщенность некрасовской сатиры подчёркивается целой системой ораторских приёмов - риторических вопросов и восклицаний, периодами с рядом нагнетательных и усугубительных конструкций, с внезапным срывом, когда поэт осознаёт вдруг бесплодность своих обличений. Вспомним срыв лицемерной патетической декламации неожиданным окриком лакея: «Первоприсутствуя в сенате, Радел ли ты о меньшем брате! Всегда ли ты служил добру? Всегда ли к истине стремился?.. - Позвольте-с! Я посторонился И дал дорогу осетру…» Необходимо отметить здесь наконец исключительное разнообразие метров: кроме четырёхстопного ямба Некрасов пользуется дактилем («Железная дорога», «Песни о свободном слове») и особенно часто - анапестом (преимущественно в произведениях, сопрягающих с сатирой большую лирическую насыщенность: «Размышления», «О погоде», «Убогая и нарядная»). При этом Некрасов часто соединяет различные размеры; так, в «Современниках» мы найдём четырёхстопный хорей, двустопный дактиль, четырёхстопный амфибрахий и т. д. Сатира Некрасова - не дурной отросток его творчества, как это казалось одно время некоторой части его критики, а равноправная часть его. В ней с исключительной страстностью и гибкостью выражена жгучая ненависть поэта к эксплоататорам и угнетателям.

Мы изучали до сих пор стиль Некрасова в отдельных составляющих его жанрах, попробуем теперь выделить в нём общие объединяющие черты. Стиль Некрасова резко противостоит ведущим линиям дворянской поэзии. Если искусство этого класса, деградировавшего и мало-помалу уступавшего поле борьбы своим антагонистам, становилось всё более аполитичным, то поэзия Некрасова полна общественных мотивов. Поэзия дворян развивается под знаком признания доктрины чистого искусства, поэзия Некрасова насквозь утилитарна, неизменно ставя искусству задачи раскрытия общественных противоречий. Тем самым Некрасов оказывается виднейшим реалистом в поэзии его поры, ибо нет ни одного другого поэта, который бы раскрыл эти противоречия с большей широтой и конкретностью. И наконец стиль Некрасова демократичен, ибо, развивая свои идейные тенденции, он открывает для русской поэзии новые области социальной действительности, перенося своё внимание в трущобы петербургских углов, в избы крепостных и разорённых реформой деревень. Субъектом творчества помещичьей поэзии был интеллигент-дворянин; у Некрасова это место перешло к мужику, интересы которого защищает вся его поэзия. Стиль Некрасова - это стиль революционного крестьянского демократа.

Многообразие поэтического стиля Некрасова создавалось не только на базе преодоления чуждых литературно-поэтических традиций, но и внимательного отбора в литературе прошлого того, что было для него хотя бы относительно приемлемо.

Основная магистраль лирики Некрасова идёт в направлении беспощадного отрицания канонов дворянской лирики, что не лишает однако Некрасова диалектической связи с теми её элементами, которые выражали процесс формирования нового социального качества. Характерно например, что наряду с пародиями на лермонтовскую экзотику Некрасов продолжал те его мотивы, которые характеризовали протест Лермонтова против социальной действительности; то же самое должно быть сказано и о молодом Огарёве и Плещееве, с которыми у Некрасова найдутся некоторые связи. Некрасов явно опирается на «гражданственную» лирику первой половины XIX в. - на Державина (сравните, например, «Размышления у парадного подъезда» с «Вельможей»), на Рылеева, чья борьба за гражданскую поэзию с пушкинской плеядой общеизвестна и прямо продолжена Некрасовым (влияние «Войнаровского» на «Несчастных»и на «Русских женщин», отмеченное некоторыми критиками 70-х гг.). В создании «народного» эпоса Некрасов широко использовал крестьянскую устно-поэтическую традицию - вначале через отражённое преломление дворянской поэзии (Жуковский в «Мечтах и звуках»), позднее - через посредство фольклорных публикаций Киреевского, Рыбникова, Шейна и наконец через непосредственное собирание Некрасовым нужного ему устно-поэтического материала, мелких говорных жанров - пословиц, поговорок, загадок (последние служат основой многих образных выражений, напр. «Да правды из мошенника И топором не вырубишь, Что тени из стены»), песенных форм (семейно-бытовых песен - «Спится мне младёшенькой, дремлется, мой постылый муж подымается»), причитаний («Падите, мои слёзыньки») и т. д. Но особенно любопытна историко-литературная позиция Некрасова-сатирика. Отталкиваясь от высокой экзотики дворянского романтизма и пародируя её, Некрасов опирается на фельетонно-куплетную поэзию, так широко развернувшуюся в 30-х годах (Ф. А. Кони, Григорьев, Каратыгин и др.). Он сумел однако преодолеть безыдейность этой продукции, в большинстве своём рассчитанной на потребу средней и мелкой городской буржуазии - купечества, низшего чиновничества и пр. Процесс преодоления протекал у Некрасова чрезвычайно быстро: если в «Говоруне» [1843] он ещё находится во власти непритязательного зубоскальства, то уже «Нравственный человек» знаменует создание им обличительного куплета; тридцатью годами позднее мотивы «Нравственного человека» широко развернутся в сатирической поэме «Современники».

Содержание творчества Некрасова должно было обеспечить ему крупную революционизирующую роль. Этого успешно достигал и его народный эпос, проникнутый сильнейшими симпатиями к угнетённому крестьянству и жгучей ненавистью к помещикам, и язвительная сатира на хищническую российскую буржуазию, и наконец некрасовская лирика, неизменно возбуждавшая читателя трагизмом развёрнутых в ней социальных противоречий. Именно поэтому Некрасова взяла под своё ближайшее наблюдение цензура, справедливо не находившая в его стихах «ни одной отрадной мысли, ни тени того упования на благость провидения, которое всегда постоянно подкрепляет злополучного нищего и удерживает его от преступления» (отзыв цензора Лебедева о «Еду ли ночью по улице тёмной»), справедливо видевшая в «Последыше» «пасквиль на всё дворянское сословие» и потому боровшаяся с творчеством «самого отчаянного коммуниста» (выражение Булгарина) безжалостным уродованием стихов, запрещением отдельных стихотворений и целых изданий. Реакции читателей на творчество Некрасова не могли быть и не были едиными. Оно встретило решительное осуждение в среде тех собственнических классов, чьим интересам противоречили его тенденции. Стихами Некрасова не случайно возмущались в воспитанном на дворянской эстетике кружке Вас. Боткина, Дружинина и Тургенева: защитникам пушкинских традиций била в глаза подчёркнутость некрасовских варваризмов, прозаизм его рифмовки («сожалели по Житомиру… Семейство пустит по миру»). «Любители русской словесности, - торжественно предрекал Тургенев в 1869, - будут ещё перечитывать лучшие стихотворения Полонского, когда самоё имя г. Некрасова покроется забвением. Почему же это? А потому, что в деле поэзии живуча только одна поэзия и что с белыми нитками, всякими пряностями приправленных, мучительно высиженных измышлениях «скорбной» музы г. Некрасова - её-то, поэзии-то, и нет на грош». Отталкивая от себя дворянскую критику, Некрасов нашёл вторую группу своих читателей в пореформенном крестьянстве. Над симпатиями Некрасова к народу всячески потешалась буржуазно-дворянская критика. «Брось воспевать любовь ямщиков, огородников и всю деревенщину. Это фальшь, которая режет ухо», поучал Боткин в ту пору, когда он и другие члены его кружка ещё не потеряли веры в Некрасова. Широкая популярность Некрасова в крестьянской и рабочей среде конца XIX в. и начале XX в. - факт бесспорный, удостоверяемый длинным рядом анкетных свидетельств и признаний. С середины 70-х гг., когда начало «Коробейников» вошло в лубочные песенники, и до наших дней Некрасов - один из любимейших поэтов этих читателей, производивший на них впечатление неотразимое, «громадное, самое сильное из всех». Однако главных своих поклонников Некрасов встретил в среде революционных разночинцев. Уже В. Белинский восторгался сочувствием Некрасова к «людям низкой породы». «Стихи Некрасова у всех на руках, - писал в 1864 В. Зайцев, - и будят ум и увлекают как своими протестами, так и идеалами». «Некрасова как поэта, - признавался тремя годами ранее радикальный разночинец Д. Писарев, - я уважаю за его горячее сочувствие к страданиям простого человека, за «честное слово», которое он всегда готов замолвить за бедняка и угнетённого. Кто способен написать «Филантроп», «Эпилог к ненаписанной поэме», «Еду ли ночью по улице тёмной», «Саша», «Живя в согласии со строгою моралью» - тот может быть уверен в том, что его знает и любит живая Россия». «Его слава будет бессмертна, - писал Чернышевский из Сибири, - вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов». Революционно-демократическая критика имела все основания давать творчеству Некрасова столь высокую оценку. Поэзия его неустанно звала на тернистую дорогу борьбы за угнетённый народ; выступать в эпоху буржуазно-дворянской реакции 60-70-х гг., в эпоху жесточайших репрессий против народничества и полного политического закрепощения крестьянства, за «народ» против эксплоататоров значило выступать за революцию. Когда Волконская признавалась: «Бессильно стоял передо мной Сергей, Тюрьмою измученный, бледный, И много неведомых прежде страстей Посеял в душе моей бедной» - это внутреннее перерождение характеризовало не только жён декабристов, но в ещё большей степени присуще было сотням и тысячам девушек и женщин-«разночинок», рвавших все связи с тиной семейно-патриархального уклада и политически прозревавших. Некрасов проводил прямую связь между декабристами и революционной молодежью. «Быть может, - обещал он в том же самом эпилоге, - мы, рассказ свой продолжая, Когда-нибудь коснёмся и других, Которые, отчизну покидая, Шли умирать в пустынях снеговых». Но и без этого прямого указания на революционных разночинцев исторические поэмы Некрасова должны были возбуждать в их среде огромный революционный энтузиазм, как и всё его творчество в целом. Свидетельства Л. Дейча, Г. В. Плеханова, М. Ольминского и мн. др. это подтверждают.

Некрасов пользовался огромной популярностью у поэтов революционной демократии 60-80-х гг., которые видели в нём главу новой поэтической школы. Такие поэты революционной демократии, как В. Курочкин, Гольц-Миллер, Гнут-Ломан и Жулев, такие радикалы, как Вейнберг, Минаев, такие народники, как Симборский, П. Якубович, следовали в своей творческой работе заветам Некрасова, учились у него новым художественным приёмам. Идеи женской эмансипации, внимание к жизни городских низов, глубокое сочувствие задавленному крестьянству, резкое отрицание дворянской идеологии и дворянской поэзии - все эти отличительные черты некрасовской поэзии были характерны и для творчества перечисленных поэтов. У Некрасова они развернулись особенно широко, что было обусловлено как размером его творческого дарования, так и сложностью его творческого пути.

Некрасов перерос свою эпоху. Его ценность для современного пролетарского читателя не только в том, что в его творчестве едва ли не впервые в русской поэзии отображена жизнь рабочего класса пореформенной поры (пейзаж дальних предместий с клубами дыма «из труб колоссальных» в стихотворении «О погоде», образы типографских рабочих в «Песнях о свободном слове», землекопов - в «Железной дороге» и т. д.), но и в том, что он служил всем своим творчеством тому делу социального переустройства, которое так широко развёртывается в настоящее время рабочим классом. Разве не актуальна например в наше время лирика Некрасова с её основной темой социальной переплавки личности, разве не стоят в наше время эти проблемы перед мелкобуржуазной интеллигенцией, тяготеющей к пролетариату, но зачастую бессильной преодолеть в себе связи с буржуазным миром? Разве не актуальны мотивы некрасовских поэм о страданиях крестьян в дворянско-буржуазном строе? Разве нам не нужна его сатира на этот строй и разве отошла в вечность его пламенная ненависть к эксплоататорам? Поскольку в мире ещё не уничтожена эксплоатация и мир ещё делится на угнетаемых и угнетателей, социальный пафос некрасовского творчества остаётся действенным и организующим. Может быть ни в чём Некрасов не созвучен нам в такой степени, как в преклонении перед «бодрым» трудом «неутомимого» народа. Поэт, знавший только рабский труд крепостных или освобождённых от земли крестьян и не менее тяжкую работу бесправных фабричных, сумел сквозь остроту противоречий, обуревавших его социальное сознание, пронести глубокую уверенность в созидательную способность трудящихся и в то, что рано или поздно придёт «черёд иных картин», наступление иного социального порядка. Это даёт ему право на величайшее уважение класса, строящего социализм.

Задача использования некрасовского наследства является одной из тех проблем, которые стоят в порядке дня советской литературы. Современные поэты должны учиться у Некрасова демократизму стиля, его глубокому уменью ставить искусство на службу общественным устремлениям рабочего класса, его реалистическому изображению действительности. Искусство поэта формировалось на мелкобуржуазной основе, но оно служило революции, воспитывало революционеров и является одним из самых близких пролетариату и непосредственных предшественников социалистического реализма.

Библиография: I. Из множества изд. сочин. Некрасова указываем последние: Полное собр. стихотв., ред. и примеч. К. Чуковского, критич. очерк И. Кубикова, Гиз (неск. изд.); Полное собр. сочин., под ред. В. Евгеньева-Максимова и К. Чуковского, 5 тт., Гиз, М. - Л., 1929-1930; Каменное сердце (повесть из жизни Достоевского), изд. 2-е, под ред. и со вступ. ст. К. Чуковского, П., 1922; Тонкий человек и др. неизданные произведения, изд. «Федерация», М., 1928; Светочи, с предисловием Д. Бедного, под ред. и со ст. А. Ефремина, Гиз, М., 1930 [По вопросу о подлинности этой поэмы см. статьи Рейсер С. А., Новооткрытые строки Некрасова (к вопросу о подлинности «Светочей»), «Литература и марксизм», 1929, VI]; Ефремин А., Борьба за Некрасова, «Литература и марксизм», 1930, II; Жизнь и похождения Тихона Тростникова, ГИХЛ, М. - Л., 1931. Письма Некрасова: Архив села Карабихи. Письма Н. А. Некрасова и к Некрасову, составил Н. Ашукин, М., 1916; Некрасовский сборник, под ред. В. Евгеньева-Максимова и Н. Пиксанова, П., 1918. Письма Некрасова, рассеянные по ряду периодических изданий, собраны в т. V Собрания сочинений Некрасова, под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, Гиз, Москва - Ленинград, 1930.

II. Некрасов в мемуарной литературе: Ковалевский П., Встречи на жизненном пути, Н. А. Некрасов, «Русская старина», 1910, I; Колбасин Е., Тени старого «Современника», «Современник», 1911, VIII; Ветринский Ч., Н. А. Некрасов в воспоминаниях современников, письмах и не собранных произведениях, Москва, 1911; Кони А., Некрасов, Достоевский по личным воспоминаниям, П., 1921; Фигнер В. Н., Студенческие годы, «Голос минувшего», 1923, I (и в «Собр. сочин.», т. V. М., 1929); Панаева А., Воспоминания, «Academia», Л., 1927; Дейч Л., Некрасов и семидесятники, «Пролетарская революция», 1921, III; Анненкова П. В., Литературные воспоминания, «Academia», Л., 1928; Григорович Д., Литературные воспоминания, «Academia», Л., 1928; Быков П. В., Мои воспоминания о Н. А. Некрасове, сб. «Пролетарские писатели Некрасову», М. - Л., 1928; Некрасов в воспоминаниях и документах, «Academia», М., 1929. Некрасов как журналист: Материалы для характеристики современной русской литературы, СПБ, 1869; Ляцкий Е., Н. Г. Чернышевский в редакции «Современника», «Современник», 1911, IX-XI; Бельчиков Н. и Переселенков С., Н. А. Некрасов и цензура, «Красный архив», 1922, I; Евгеньев-Максимов В., Очерки по истории социалистической журналистики в России XIX в., Гиз, Л., 1929. Литература о Некрасове домарксистских направлений (исключая его поэтику): Достоевский Ф., Дневник писателя, 1877, декабрь; ср. также 1876, январь, и 1877, январь; Арсеньев К., Критические этюды, т. I, СПБ, 1888; Пыпин А., Некрасов, СПБ, 1905; Максимов В. (В. Евгеньев), Литературные дебюты Некрасова, вып. I, СПБ, 1908; Горнфельд А., Русские женщины Некрасова в новом освещении, сб. ст. «О русских писателях», т. I, СПБ, 1912; Чуковский К., Некрасов и модернисты, сб. ст. «Лица и маски», П., 1914; Мережковский Д., Две тайны русской поэзии - Некрасов и Тютчев, М., 1915; Розанов И. Н., Н. А. Некрасов, Жизнь и судьба, П., 1924; Евгеньев-Максимов В., Н. А. Некрасов и его современники, Л., 1930; Его же, Некрасов как человек, журналист и поэт, Гиз, М. - Л., 1930. Поэтика Некрасова: Андреевский С., Некрасов, в сб. ст. «Литературные очерки», изд. 3-е, СПБ, 1902; Слонимский А., Некрасов и Маяковский (к поэтике Некрасова), «Книга и революция», 1921, № 2 (14); Тынянов Ю., Стиховые формы Некрасова, «Летопись дома литераторов», 1921, IV, и в сб. ст. «Архаисты и новаторы», Л., 1929; Сакулин П. Н., Некрасов, М., 1922; Эйхенбаум Б., Некрасов, «Начало», 1922, II, и в сб. «Сквозь литературу», Л., 1924; Чуковский К., Некрасов, Статьи и материалы, изд. Кубуч, Л., 1926; Его же, Рассказы о Некрасове, Л., 1930; Шувалов С., Сравнения Некрасова в книге «Семь поэтов», М., 1927 (все эти работы страдают формализмом); Ашукин Н. С., Как работал Некрасов, М., 1933. Марксистская критика о Некрасове: Ленин В. И., Собр. сочин., изд. 1-е, т. XII, ч. 1, Гиз, 1926; изд. 3-е, т. XVI и др. (см. по указателю имён); Полянский В. (П. Лебедев), Н. А. Некрасов, Гиз, М., 1921, изд. 2-е, М., 1925; Покровский М. Н., Некрасов, «Правда», 1921, № 275; Каменев Л., Суровые напевы (Памяти Н. Некрасова), М., 1922; Луначарский А., Литературные силуэты, М., 1923 (статьи «Н. А. Некрасов», «Пушкин и Некрасов»); Плеханов Г., Н. А. Некрасов, Сочинения, т. X, М., 1926; Камегулов А., Труд и капитал в творчестве Некрасова, сб. «Пролетарские писатели Некрасову», М., 1928; Лелевич Г., Поэзия революционных разночинцев, М., 1931; Горбачев Г., Героическая эпоха в истории демократической интеллигенции и Некрасов, гл. в кн. «Капитализм и русская литература», Гиз, М. - Л., 1925 (последнее изд., 1930). Последняя работа построена на антиленинском понимании русского исторического процесса. Некрасов в истории русской литературы: Оксенов И., Некрасов и Блок, Некрасов, памятка, Гиз, П., 1921; Рашковская А., Некрасов и символисты, «Вестник литературы», 1921, № 12 (36); Либединский Ю., Под знаком Некрасова, «На литературном посту», 1927, № 2-3; Крестьянские писатели о Некрасове, «Жернов», 1927, № 7 (18). Сборники критической литературы о Некрасове: Зелинский В., Сборник критических статей о Некрасове, 3 чч., М., 1887-1897 (изд. 2-е, М., 1903-1905); Покровский В., Некрасов, его жизнь и сочинения, Сб. историко-литературных статей, изд. 2-е, М., 1915; Н. А. Некрасов, Сб. статей, изд. «Никитинские субботники», М., 1929.

III. Голубев А., Н. А. Некрасов, СПБ, 1878 (там же указатель журнальной и газетной литературы о Некрасове за 1840-1878, составленный С. Пономарёвым); Мезьер А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПБ, 1902; Лобов Л., Библиографический обзор литературы о Некрасове, СПБ, 1903; Чернышов, Некрасов в жизни и по смерти, СПБ, 1908; Венгеров С. А., Источники словаря русских писателей, т. IV, П., 1917; Бельчиков Н. Ф., Литература о Некрасове за годы революции, М., 1929. См. также общие указатели И. В. Владиславлева и Р. С. Мандельштам.

А. Цейтлин