Кто был он? - Вождь, земной Вожатый
Народных воль, кем изменён
Путь человечества, кем сжаты
В один поток волны времён.
Октябрь лёг в жизни новой эрой,
Властней века разгородил,
Чем все эпохи, чем все меры,
Чем Ренессанс и дни Аттил.
Мир прежний сякнет, слаб и тленен;
Мир новый - общий океан -
Растёт из бурь октябрьских: Ленин
На рубеже, как великан.
Земля! зелёная планета!
Ничтожный шар в семье планет!
Твоё величье - имя это,
Меж слав твоих - прекрасней нет!
Он умер; был одно мгновенье
В веках; но дел его объём
Превысил жизнь, и откровенья
Его - мирам мы понесём.
25 января 1924
Будущее!
Интереснейший из романов!
Книга, что мне не дано прочитать!
Край, прикрытый прослойкой туманов!
Храм, чья постройка едва начата!
1922 (?)
Быть может, эти электроны
Миры, где пять материков,
Искусства, знанья, войны, троны
И память сорока веков!
Ещё, быть может, каждый атом -
Вселенная, где сто планет;
Там - всё, что здесь, в объёме сжатом,
Но также то, чего здесь нет.
Их меры малы, но всё та же
Их бесконечность, как и здесь;
Там скорбь и страсть, как здесь, и даже
Там та же мировая спесь.
Их мудрецы, свой мир бескрайный
Поставив центром бытия,
Спешат проникнуть в искры тайны
И умствуют, как ныне я;
А в миг, когда из разрушенья
Творятся токи новых сил,
Кричат, в мечтах самовнушенья,
Что бог свой светоч загасил!
13 августа 1922
И в наших городах, в этой каменной бойне,
Где взмахи рубля острей томагавка,
Где музыка скорби лишена гармоний,
Где величава лишь смерть, а жизнь - только ставка;
Как и в пышных пустынях баснословных Аравии,
Где царица Савская шла ласкать Соломона, -
О мираже случайностей мы мечтать не вправе:
Все звенья в цепь, по мировым законам.
Нам только кажется, что мы выбираем;
Нет, мы все – листья в бездушном ветре!
Но иногда называем мы минуты – раем,
Так оценим подарок, пусть их всего двЕ-три!
Если с тобой мы встретились зачем-то и как-то,
То потому, что оба увлекаемы вдаль мы;
Жизнь должна быть причудлива, как причудлив кактус;
Жизнь должна быть прекрасна, как прекрасны пальмы.
И если наши губы отравлены в поцелуе,
Хотя и пытаешься ты порой противоречить, -
Это потому, что когда-то у стен Ветилуи
Два ассирийских солдата играли в чёт и нечет.
4 марта 1921
Как и в пышных пустынях баснословных Аравий. - Имеется в виду библейский эпизод - встречи царицы Савской и царя Соломона (Третья книга царств, X, 1-13).
Это потому, что когда-то у стен Ветилуи. - Имеется в виду описываемая в Библии осада Ветилуи, города в Иудее, ассирийским войском во главе с Олоферном (Книга «Юдифь», VII|).
Читает Валерий Брюсов:
В стозарном зареве пожара,
Под ярый вопль вражды всемирной,
В дыму неукрощённых бурь, -
Твой облик реет властной чарой:
Венец рубинный и сапфирный
Превыше туч пронзил лазурь!
Россия! в злые дни Батыя
Кто, кто монгольскому потопу
Возвёл плотину, как не ты?
Чья, в напряжённой воле, выя,
За плату рабств, спасла Европу
От Чингисхановой пяты?
Но из глухих глубин позора,
Из тьмы бессменных унижений,
Вдруг, ярким выкриком костра, -
Не ты ль, с палящей сталью взора,
Взнеслась к державности велений
В дни революции Петра?
И вновь, в час мировой расплаты,
Дыша сквозь пушечные дула,
Огня твоя хлебнула грудь, -
Всех впереди, страна-вожатый,
Над мраком факел ты взметнула,
Народам озаряя путь.
Что ж нам пред этой страшной силой?
Где ты, кто смеет прекословить?
Где ты, кто может ведать страх?
Нам - лишь вершить, что ты решила,
Нам - быть с тобой, нам - славословить
Твоё величие в веках!
1920
Батый - внук монгольского завоевателя Чингис-хана (1155-1227), основатель Золотой Орды, предводитель первого нашествия монголов и татар на Россию в 1200 г.
Вой, ветер осени третьей,
Просторы России мети,
Пустые обшаривай клети,
Нищих вали по пути;
Догоняй поезда на уклонах,
Где в теплушках люди гурьбой
Ругаются, корчатся, стонут,
Дрожа на мешках с крупой;
Насмехайся горестным плачем,
Глядя, как голод, твой брат,
То зерно в подземельях прячет,
То душит грудных ребят;
В городах, бесфонарных, беззаборных,
Где пляшет нужда в домах,
Покрутись в безлюдии чёрном,
Когда-то шумном, в огнях;
А там, на погнутых фронтах,
Куда толпы пришли на убой,
Дым расстилай к горизонтам,
Поднятый пьяной пальбой!
Эй, ветер с горячих взморий,
Где спит в олеандрах рай, -
Развевай наше русское горе,
Наши язвы огнём опаляй!
Но вслушайся: в гуле орудий,
Под проклятья, под вопли, под гром,
Не дружно ли, общей грудью,
Мы новые гимны поём?
Ты, летящий с морей на равнины,
С равнин к зазубринам гор,
Иль не видишь: под стягом единым
Вновь сомкнут древний простор!
Над нашим нищенским пиром
Свет небывалый зажжён,
Торопя над встревоженным миром
Золотую зарю времён.
Эй, ветер, ветер! поведай,
Что в распрях, в тоске, в нищете
Идёт к заповедным победам
Вся Россия, верна мечте;
Что прежняя сила жива в ней,
Что, уже торжествуя, она
За собой всё властней, всё державней
Земные ведёт племена!
7 октября 1920
Ещё раз умер, утром вновь воскрес;
Бред ночи отошёл, забыт, отброшен.
Под серым сводом свисших вниз небес,
Меж тусклых стен, мир ярок и роскошен!
Вновь бросься в день, в целящий водоём.
Скользи в струях, глядись в стекле глубоком,
Чтоб иглы жизни тело жгли огнём,
Чтоб вихрь событий в уши пел потоком!
Хватай зубами каждый быстрый миг,
Его вбирай всей глубью дум, всей волей!
Всё в пламя обрати: восторг, скорбь, вскрик,
Есть нега молний в жало жгучей боли!
Час рассеки на сотню тысяч миль,
Свой путь свершай от света к свету в безднах,
Весь неизмерный круг замкнув, не ты ль
Очнёшься вновь, живым, в провалах звёздных?
Борьбой насытясь, выпей яд любви.
Кинь в сушь сознаний факел дневной песни,
Победы блеск, стыд смеха изживи, -
Умри во мгле и с солнцем вновь воскресни!
24 августа 1920
Я вырастал в глухое время,
Когда весь мир был глух и тих.
И людям жить казалось в бремя,
А слуху был ненужен стих.
Но смутно слышалось мне в безднах
Невнятный гул, далёкий гром,
И топоты копыт железных,
И льдов тысячелетних взлом.
И я гадал: мне суждено ли
Увидеть новую лазурь,
Дохнуть однажды ветром воли
И грохотом весенних бурь.
Шли дни, ряды десятилетий.
Я наблюдал, как падал плен.
И вот предстали в рдяном свете,
Горя, Цусима и Мукден.
Год Пятый прошумел, далёкой
Свободе открывая даль.
И после гроз войны жестокой
Был Октябрём сменён февраль.
Мне видеть не дано, быть может,
Конец, чуть блещущий вдали.
Но счастлив я, что был мной прожит
Торжественнейший день земли.
Март 1920
Проходя страду земную
Горьких лаcк и сладких мук,
Помни, вверясь поцелую, –
Любит лишь мечту двойную
Эрос, туго гнущий лук.
Он решил, он повелел
Кроткой строгостью заклятий,
Чтоб восторг двух разных тел
Равным пламенем горел
На костре ночных распятий.
Богу ран животворящих
Ненавистен страстный вскрик,
Если он, во мглах крутящих,
В миг разъятий единящих,
Из одной груди возник.
1920
Читает Валерий Брюсов:
Только русский, знавший с детства
Тяжесть вечной духоты,
С жизнью взявший, как наследство,
Дедов страстные мечты;
Тот, кто выпил полной чашей
Нашей прошлой правды муть, -
Без притворства может к нашей
Новой вольности примкнуть!
Мы пугаем. Да, мы - дики,
Тёсан грубо наш народ;
Ведь века над ним владыки
Простирали тяжкий гнёт, -
Выполняя труд тяжёлый,
Загнан, голоден и наг,
Он не знал дороги в школы,
Он был чужд вселенских благ;
Просвещенья ключ целебный
Скрыв, бросали нам цари
Лишь хоругви, лишь молебны,
В пёстрых красках алтари!
И когда в толпе шумливой,
Слышишь брань и буйный крик, -
Вникни думой терпеливой
В новый, пламенный язык.
Ты расслышишь в нём, что прежде
Не звучало нам вовек:
В нём теперь - простор надежде,
В нём - свободный человек.
Чьи-то цепи где-то пали,
Что-то взято навсегда,
Люди новые восстали
Здесь, в республике труда.
Полюби ж в толпе вседневный
Шум её, и гул, и гам, -
Даже грубый, даже гневный,
Даже с бранью пополам!
1919
Ещё недавно, всего охотней
Вы к новым сказкам клонили лица:
Уэллс, Джек Лондон, Леру и сотни
Других плели вам небылицы.
И вы дрожали, и вы внимали,
С испугом радостным, как дети,
Когда пред вами вскрывались дали
Земле назначенных столетий.
Вам были любы - трагизм и гибель
Иль ужас нового потопа,
И вы гадали: в огне ль, на дыбе ль
Погибнет старая Европа?
И вот свершилось. Рок принял грёзы,
Вновь показал свою превратность:
Из круга жизни, из мира прозы
Мы вброшены в невероятность!
Нам слышны громы: то - вековые
Устои рушатся в провалы;
Над снежной ширью былой России
Рассвет сияет небывалый.
В обломках троны; над жалкой грудой
Народы видят надпись: «Бренность!»
И в новых ликах, живой причудой
Пред нами реет современность.
То, что мелькало во сне далёком,
Воплощено в дыму и в гуле…
Что ж вы коситесь неверным оком
В лесу испуганной косули?
Что ж не спешите вы в вихрь событий
Упиться бурей, грозно-странной?
И что ж в былое с тоской глядите,
Как в некий край обетованный?
Иль вам, фантастам, иль вам, эстетам,
Мечта была мила как дальность?
И только в книгах да в лад с поэтом
Любили вы оригинальность?
Февраль - март 1919
Инвектива - гневное выступление против кого-нибудь
Леру Пьер (1797-1871) - французский публицист, утопический социалист.
Мы едем вдоль моря, вдоль моря, вдоль моря…
По берегу - снег, и песок, и кусты;
Меж морем и небом, просторы узоря,
Идёт полукруг синеватой черты.
Мы едем, мы едем, мы едем… Предгорий
Взбегает, напротив, за склонами склон;
Зубчатый хребет, озираясь на море,
За ними белеет, в снегах погребён.
Всё дальше, всё дальше, всё дальше…
Мы вторим
Колёсами поезда гулу валов;
И с криками чайки взлетают над морем,
И движутся рядом гряды облаков.
Мелькают, мелькают, мелькают, в узоре,
Мечети, деревни, деревья, кусты…
Вот кладбище, смотрится в самое море,
К воде наклоняясь, чернеют кресты.
Все пенные, пенные, пенные, в море
Валы затевают свой вольный разбег,
Ликуют и буйствуют в дружеском споре,
Взлетают, сметая с прибрежия снег…
Мы едем… Не числю, не мыслю, не спорю:
Меня покорили снега и вода…
Сбегают и нивы и пастбища к морю,
У моря по снегу блуждают стада.
Цвет чёрный, цвет белый, цвет синий…
Вдоль моря
Мы едем; налево - белеют хребты,
Направо синеют, просторы узоря,
Валы, и над ними чернеют кресты.
Мы едем, мы едем, мы едем! Во взоре
Все краски, вся радуга блеклых цветов,
И в сердце - томленье застывших предгорий
Пред буйными играми вольных валов!
1917
Тридцатый месяц в нашем мире
Война взметает алый прах,
И кони чёрные валькирий
Бессменно мчатся в облаках!
Тридцатый месяц, Смерть и Голод,
Бродя, стучат у всех дверей:
Клеймят, кто стар, клеймят, кто молод,
Детей в объятьях матерей!
Тридцатый месяц, бог Европы,
Свободный Труд - порабощён;
Он роет для Войны окопы,
Для Смерти льёт снаряды он!
Призывы светлые забыты
Первоначальных дней борьбы,
В лесах грызутся троглодиты
Под барабан и зов трубы!
Достались в жертву суесловью
Мечты порабощённых стран:
Тот опьянел бездонной кровью,
Тот золотом безмерным пьян…
Борьба за право стала бойней;
Унижен, Идеал поник…
И всё нелепей, всё нестройней
Крик о победе, дикий крик!
А Некто тёмный, Некто властный,
Событий нити ухватив,
С улыбкой дьявольски-бесстрастной
Длит обескрыленный порыв.
О горе! Будет! будет! будет!
Мы хаос развязали. Кто ж
Решеньем роковым рассудит
Весь этот ужас, эту ложь?
Пора отвергнуть призрак мнимый,
Понять, что подменили цель…
О, счастье - под напев любимый
Родную зыблить колыбель!
Январь 1917
Свершилось. Рок рукой суровой
Приподнял завесу времён.
Пред нами лики жизни новой
Волнуются, как дикий сон.
Покрыв столицы и деревни,
Взвились, бушуя, знамена.
По пажитям Европы древней
Идёт последняя война.
И всё, о чём с бесплодным жаром
Пугливо спорили века,
Готова разрешить ударом
Её железная рука.
Но вслушайтесь! В сердцах стеснённых
Не голос ли надежд возник?
Призыв племён порабощённых
Врывается в военный крик.
Под топот армий, гром орудий,
Под ньюпоров гудящий лёт,
Всё то, о чём мы, как о чуде,
Мечтали, может быть, встаёт.
Так! слишком долго мы коснели
И длили валтасаров пир!
Пусть, пусть из огненной купели
Преображённым выйдет мир!
Пусть падает в провал кровавый
Строенье шаткое веков,
В неверном озареньи славы
Грядущий мир да будет нов!
Пусть рушатся былые своды,
Пусть с гулом падают столбы, -
Началом мира и свободы
Да будет страшный год борьбы!
17 июля 1914
Ньюпор - система аэроплана.
Валтасаров пир - в библейской легенде рассказывается, что во время пира во дворце последнего вавилонского царя Валтасара таинственная рука начертала на стене письмена, предвещающие гибель ему и его царству: в ту же ночь он был убит, а царством его овладели мидяне и персы.
Мне всё равно, друзья ль вы мне, враги ли,
И вам я мил иль ненавистен вам,
Но знаю,- вы томились и любили,
Вы душу предавали тайным снам;
Живой мечтой вы жаждете свободы,
Вы верите в безумную любовь,
В вас жизнь бушует, как морские воды,
В вас, как прибой, стучит по жилам кровь;
Ваш зорок глаз и ваши лёгки ноги,
И дерзость подвига волнует вас,
Вы не боитесь, - ищете тревоги,
Не страшен, - сладок вам опасный час;
И вы за то мне близки и мне милы,
Как стеблю тонкому мила земля:
В вас, в вашей воле черпаю я силы,
Любуюсь вами, ваш огонь деля.
Вы - мой прообраз. Юности крылатой
Я, в вашем облике, молюсь всегда.
Вы то, что вечно, дорого и свято,
Вы - миру жизнь несущая вода!
Хочу лишь одного - быть вам подобным
Теперь и после: легким и живым,
Как волны океанские свободным,
Взносящимся в лазурь, как светлый дым.
Как вы, в себя я полон вещей веры,
Как вам, судьба поёт и мне: живи!
Хочу всего, без грани и без меры,
Опасных битв и роковой любви!
Как перед вами, предо мной - открытый,
В безвестное ведущий, темный путь!
Лечу вперёд изогнутой орбитой
В безмерностях пространства потонуть!
Кем буду завтра, нынче я не знаю,
Быть может, два-три слова милых уст
Вновь предо мной врата раскроют к раю,
Быть может, вдруг мир станет мёртв и пуст.
Таким живу, таким пребуду вечно, -
В моих, быть может, чуждых вам стихах,
Всегда любуясь дерзостью беспечной
В неугасимых молодых зрачках!
23 января 1914, Эдинбург
Сухие листья, сухие листья,
Сухие листья, сухие листья,
Под тусклым ветром, кружат, шуршат,
Сухие листья, сухие листья,
Под тусклым ветром сухие листья,
Кружась, что шепчут, что говорят?
Трепещут сучья под тусклым ветром;
Сухие листья, под тусклым ветром,
Что говорят нам, нам шепчут что?
Трепещут листья, под тусклым ветром,
Лепечут листья, под тусклым ветром,
Но слов не понял никто, никто!
Меж чёрных сучьев синеет небо,
Так странно нежно синеет небо,
Так странно нежно прозрачна даль.
Меж голых сучьев прозрачно небо,
Над чёрным прахом синеет небо,
Как будто небу земли не жаль.
Сухие листья шуршат о смерти,
Кружась под ветром, шуршат о смерти:
Они блестели, им время тлеть.
Прозрачно небо. Шуршат о смерти
Сухие листья, - чтоб после смерти
В цветах весенних опять блестеть!
1913, Опалиха
Мой верный друг! Мой враг коварный!
Мой царь! Мой раб! Родной язык!
Мои стихи – как дым алтарный!
Как вызов яростный – мой крик!
Ты дал мечте безумной крылья,
Мечту ты путами обвил.
Меня спасал в часы бессилья
И сокрушал избытком сил.
Как часто в тайне звуков странных
И в потаённом смысле слов
Я обретал напев нежданных,
Овладевавших мной стихов!
Но часто, радостью измучен
Иль тихой упоён тоской,
Я тщетно ждал, чтоб был созвучен
С душой дрожащей - отзвук твой!
Ты ждёшь, подобен великану.
Я пред тобой склонён лицом.
И всё ж бороться не устану
Я, как Израиль с божеством!
Нет грани моему упорству.
Ты - в вечности, я - в кратких днях,
Но всё ж, как магу, мне покорствуй,
Иль обрати безумца в прах!
Твои богатства, по наследству,
Я, дерзкий, требую себе.
Призыв бросаю, - ты ответствуй,
Иду, - ты будь готов к борьбе!
Но, побеждён иль победитель,
Равно паду я пред тобой:
Ты – Мститель мой, ты – мой Спаситель,
Твой мир – навек моя обитель,
Твой голос – небо надо мной!
31 декабря 1911
В Библии описывается, будто праотец Иаков однажды боролся всю ночь с богом, который не одолел его, а лишь сделал хромым, повредив бедро. После этого бог дал Иакову имя Израиль, означающее «сильный против бога».
Я жалкий раб царя. С восхода до заката,
Среди других рабов, свершаю тяжкий труд,
И хлеба кус гнилой - единственная плата
За слёзы и за пот, за тысячи минут.
Когда порой душа отчаяньем объята,
Над сгорбленной спиной свистит жестокий кнут,
И каждый новый день товарища иль брата
В могилу общую крюками волокут.
Я жалкий раб царя, и жребий мой безвестен;
Как утренняя тень, исчезну без следа,
Меня с лица земли века сотрут, как плесень;
Но не исчезнет след упорного труда,
И вечность простоит, близ озера Мерида,
Гробница царская, святая пирамида.
7 октября 1911
Озеро Мерида - озеро в средней части Египта, на левом берегу Нила.
Читает Валерий Брюсов:
Вспоминаю под жалобы скрипки,
В полусне ресторанных огней,
Ускользающий трепет улыбки -
Полудетской, желанной, твоей.
С тихим вальсом, знакомо печальным,
В тёмный парк ускользают мечты.
Липы дремлют в наряде венчальном,
И во мгле улыбаешься - ты.
Этот вальс, этот зов, эти звуки -
Возвращает и годы и дни.
Я целую дрожащие руки,
Мы - во сне, мы - в тени, мы - одни.
Вижу вызовы дерзкого взгляда,
Вижу алые губы, как кровь…
Ах, не надо, не надо, не надо,
Душу снова качает любовь.
Неподвижны у стойки лакеи,
Искры брызжет вино и хрусталь…
Мы идём по вечерней аллее
В непостижно-прозрачную даль.
Всё безжалостней жалобы скрипки,
Всё безумней взлетают смычки…
Ивы тёмные нежны и гибки
Над лукой потемневшей реки.
1911
О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить хочу, я жизнь люблю!
Пушкин
Идут года. Но с прежней страстью,
Как мальчик, я дышать готов
Любви неотвратимой властью
И властью огненной стихов.
Как прежде, детски, верю счастью
И правде переменных снов!
Бывал я, с нежностью, обманут
И, с лаской, дружбой оскорблён, -
Но строфы славить не устанут
Мечты и страсти сладкий сон.
Я говорю: пусть розы вянут,
Май будет ими напоён!
Всё прошлое - мне только снилось,
Разгадка жизни - впереди!
Душа искать не утомилась,
И сердце - дрожью жить в груди.
Пусть всё свершится, - чтоб б ни сбылось! -
Грядущий миг, - скорей приди!
Вновь, с рыбаком, надежды полный,
Тая восторженную дрожь,
В ладье гнилой, бросаюсь в волны.
Гроза бушует вкруг. Так что ж!
Не бойся, друг! пусть гибнут чёлны:
Ты счастье Цезаря везёшь!
2 ноября 1911
Ты счастье Цезаря везёшь! - Слова, по рассказу Плутарха, сказанные Юлием Цезарем испуганному кормчему во время бури, когда он плыл из Греции за своими войсками.
Весёлый зов весенней зелени,
Разбег морских надменных волн,
Цветок шиповника в расселине,
Меж туч луны прозрачный чёлн,
Весь блеск, весь шум, весь говор мира,
Соблазны мысли, чары грёз, -
От тяжкой поступи тапира
До лёгких трепетов стрекоз, -
Ещё люблю, ещё приемлю,
И ненасытною мечтой
Слежу, как ангел дождевой
Плодотворит нагую землю!
Какие дни мне предназначены
И в бурях шумных, и в тиши,
Но цел мой дух, и не растрачены
Сокровища моей души!
Опять поманит ли улыбкой
Любовь, подруга лучших лет,
Иль над душой, как влага зыбкой,
Заблещет молний синий свет, -
На радости и на страданья
Живым стихом отвечу я,
Ловец в пучине бытия
Стоцветных перлов ожиданья!
Приди и ты, живых пугающий,
Неотвратимый, строгий час,
Рукой холодной налагающий
Повязку на сиянье глаз!
В тебе я встречу новый трепет,
Твой лик загадочный вопью, -
Пусть к кораблю времён прицепит
Твоя рука мою ладью.
И, верю, вечностью хранимый,
В тех далях я узнаю вновь
И страсть, и горесть, и любовь,
Блеск дня, чернь ночи, вёсны, зимы!..
1911
Офелия гибла и пела,
И пела, сплетая венки,
С цветами, венками и песнью
На дно опустилась реки.
А. Фет
Ты не сплетала венков Офелии,
В руках не держала свежих цветов;
К окну подбежала, в хмельном веселии,
Раскрыла окно, как на радостный зов!
Внизу суетилась толпа безумная,
Под стуки копыт и свистки авто,
Толпа деловая, нарядная, шумная,
И тебя из толпы не видел никто.
Кому было дело до лика странного,
Высоко, высоко, в чужом окне!
Чего ж ты искала, давно желанного,
Блуждающим взором, внизу, на дне?
Никто головы не поднял, - и с хохотом
Ты кинулась вниз, на пустой гранит.
И что-то упало, с тяжёлым грохотом,
Под зовы звонков и под стук копыт.
Метнулась толпа и застыла, жадная,
Вкруг бедного тела, в крови, в пыли…
Но жизнь шумела, всё та же, нарядная,
Авто и трамваи летели вдали.
1911
Читает Валерий Брюсов:
И кто, в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал наших искушений,
Самоубийство и любовь!
Ф. Тютчев
Своей улыбкой, странно-длительной,
Глубокой тенью чёрных глаз
Он часто, юноша пленительный,
Обворожает, скорбных, нас.
В ночном кафе, где электрический
Свет обличает и томит,
Он речью, дьявольски-логической,
Вскрывает в жизни нашей стыд.
Он в вечер одинокий - вспомните, -
Когда глухие сны томят,
Как врач искусный в нашей комнате,
Нам подаёт в стакане яд.
Он в тёмный час, когда, как оводы,
Жужжат мечты про боль и ложь,
Нам шепчет роковые доводы
И в руку всовывает нож.
Он на мосту, где воды сонные
Бьют утомлённо о быки,
Вздувает мысли потаённые
Мехами злобы и тоски.
В лесу, когда мы пьяны шорохом,
Листвы и запахом полян,
Шесть тонких гильз с бездымным порохом
Кладёт он, молча, в барабан.
Он верный друг, он - принца датского
Твердит бессмертный монолог,
С упорностью участья братского,
Спокойно-нежен, тих и строг.
В его улыбке, странно-длительной,
В глубокой тени чёрных глаз
Есть омут тайны соблазнительной,
Властительно влекущей нас…
15-16 мая 1910
Эпиграф - из стихотворения Ф. Тютчева «Близнецы».
…принца датского… бессмертный монолог. - Имеется в виду монолог Гамлета «Быть или не быть» (Шекспир, Гамлет, д. III, сц. 1).
Лежу в земле, и сон мой смутен…
В открытом поле надо мной
Гуляет, волен и беспутен,
Январский ветер ледяной.
Когда стихает ярость бури,
Я знаю: звёзд лучистый взор
Глядит с темнеющей лазури
На снежный мертвенный простор.
Порой во сне, сквозь толщь земную,
Как из другого мира зов,
Я глухо слышу, жутко чую
Вой голодающих волков.
И бредом кажется былое,
Когда под солнечным лучом
Качалось поле золотое,
И я был каплей в море том.
Иль день, когда осенней нивой
Шёл бодрый сеятель, и мы
Во гроб ложились, терпеливо
Ждать торжествующей зимы.
Лежу в могиле, умираю,
Молчанье, мрак со всех сторон…
И всё трудней мне верить маю,
И всё страшней мой чёрный сон…
11 ноября 1909
В моей стране - покой осенний,
Дни отлетевших журавлей,
И, словно строгий счёт мгновений,
Проходят облака над ней.
Безмолвно поле, лес безгласен,
Один ручей, как прежде, скор.
Но странно ясен и прекрасен
Омытый холодом простор.
Здесь, где весна, как дева, пела
Над свежей зеленью лугов,
Где после рожь цвела и зрела
В святом предчувствии серпов, -
Где ночью жгучие зарницы
Порой влюблённых стерегли,
Где в августе склоняли жницы
Свой стан усталый до земли, -
Теперь торжественность пустыни,
Да ветер, бьющий по кустам,
А неба свод, глубоко синий, -
Как купол, увенчавший храм!
Свершила ты свои обеты,
Моя страна! и замкнут круг!
Цветы опали, песни спеты,
И собран хлеб, и скошен луг.
Дыши же радостным покоем
Над миром дорогих могил,
Как прежде ты дышала зноем,
Избытком страсти, буйством сил!
Насыться миром и свободой,
Как раньше делом и борьбой, -
И зимний сон, как всей природой,
Пусть долго властвует тобой!
С лицом и ясным и суровым
Удары снежных вихрей встреть,
Чтоб иль воскреснуть с майским зовом,
Иль в неге сладкой умереть!
8 октября 1909
Не как пришлец на римский форум
Я приходил - в страну могил,
Но как в знакомый мир, с которым
Одной душой когда-то жил.
И, как во сне родные тени,
Встречал я с радостной тоской
Базилик рухнувших ступени
И плиты древней мостовой.
А надо мною, как вершина
Великих, пройденных веков,
Венчали арки Константина
Руину храмов и дворцов.
Дорог строитель чудотворный,
Народ Траяна! Твой завет,
Спокойный, строгий и упорный,
В гранит и мрамор здесь одет.
Твоих развалин камень каждый
Напоминает мне - вести
К мете, намеченной однажды,
Среди пустынь свои пути.
Август 1908
Форум - площадь в древнем Риме, являвшаяся средоточием общественной жизни города
Базилики - в древнем Риме судебные и торговые здания, разделённые внутри продольными рядами колонн.
Арки Константина - триумфальные арки римского императора IV века Константина Великого.
Траян - римский император (II век н. э.), при котором велось большое строительство дорог и общественных зданий, в том числе и римский форум.
Ты должен быть гордым, как знамя;
Ты должен быть острым, как меч;
Как Данту, подземное пламя
Должно тебе щеки обжечь.
Всего будь холодный свидетель,
На всё устремляя свой взор.
Да будет твоя добродетель -
Готовность войти на костёр.
Быть может, всё в жизни лишь средство
Для ярко-певучих стихов,
И ты с беспечального детства
Ищи сочетания слов.
В минуты любовных объятий
К бесстрастью себя приневоль,
И в час беспощадных распятий
Прославь исступлённую боль.
В снах утра и в бездне вечерней
Лови, что шепнёт тебе Рок,
И помни: от века из терний
Поэта заветный венок!
18 декабря 1907
В первой части «Божественной комедии» Данте изображено странствие поэта по девяти кругам ада, пламя которого опалило ему лицо.
В лицо мне веет ветер нежащий,
На тучах алый блеск погас,
И вновь, как в верное прибежище,
Вступаю я в вечерний час.
Вот кто-то, с ласковым пристрастием,
Со всех сторон протянет тьму,
И я упьюсь недолгим счастием:
Быть без людей, быть одному!
Май - июль 1907
Царя властительно над долом,
Огни вонзая в небосклон,
Ты труб фабричных частоколом
Неумолимо окружён.
Стальной, кирпичный и стеклянный,
Сетями проволок обвит,
Ты - чарователь неустанный,
Ты - неслабеющий магнит.
Драконом, хищным и бескрылым,
Засев, - ты стережёшь года,
А по твоим железным жилам
Струится газ, бежит вода.
Твоя безмерная утроба
Веков добычей не сыта, -
В ней неумолчно ропщет Злоба,
В ней грозно стонет Нищета.
Ты, хитроумный, ты, упрямый,
Дворцы из золота воздвиг,
Поставил праздничные храмы
Для женщин, для картин, для книг;
Но сам скликаешь, непокорный,
На штурм своих дворцов - орду
И шлёшь вождей на митинг чёрный:
Безумье, Гордость и Нужду!
И в ночь, когда в хрустальных залах
Хохочет огненный Разврат
И нежно пенится в бокалах
Мгновений сладострастных яд, -
Ты гнёшь рабов угрюмых спины,
Чтоб, исступлённы и легки,
Ротационные машины
Ковали острые клинки.
Коварный змей с волшебным взглядом!
В порыве ярости слепой
Ты нож, с своим смертельным ядом,
Сам подымаешь над собой.
Январь 1907
Молодой моряк вселенной,
Мира древний дровосек,
Неуклонный, неизменный,
Будь прославлен, Человек!
По глухим тропам столетий
Ты проходишь с топором,
Целишь луком, ставишь сети.
Торжествуешь над врагом!
Камни, ветер, воду, пламя
Ты смирил своей уздой,
Взвил ликующее знамя
Прямо в купол голубой.
Вечно властен, вечно молод,
В странах Сумрака и Льда,
Петь заставил вещий молот,
Залил блеском города.
Сквозь пустыню и над бездной
Ты провёл свои пути,
Чтоб нервущейся, железной
Нитью землю оплести.
В древних, вольных Океанах,
Где играли лишь киты,
На стальных левиафанах
Пробежал державно ты.
Змея, жалившего жадно
С неба выступы дубов,
Изловил ты беспощадно,
Неустанный зверолов.
И шипя под хрупким шаром,
И в стекле согнут в дугу,
Он теперь, покорный чарам,
Светит хитрому врагу.
Царь несытый и упрямый
Четырёх подлунных царств,
Не стыдясь, ты роешь ямы,
Множишь тысячи коварств, -
Но, отважный, со стихией
После бьёшься, с грудью грудь,
Чтоб ещё над новой выей
Петлю рабства захлестнуть.
Верю, дерзкий! Ты поставишь
Над землёй ряды ветрил,
Ты своей рукой направишь
Бег в пространстве, меж светил, -
И насельники вселенной,
Те, чей путь ты пересек,
Повторят привет священный:
«Будь прославлен, Человек!»
1 декабря 1906
Левиафан - огромное морское животное (в Библии).
Горят электричеством луны
На выгнутых длинных стеблях;
Звенят телеграфные струны
В незримых и нежных руках;
Круги циферблатов янтарных
Волшебно зажглись над толпой,
И жаждущих плит тротуарных
Коснулся прохладный покой.
Под сетью пленительно-зыбкой
Притих отуманенный сквер,
И вечер целует с улыбкой
В глаза - проходящих гетер.
Как тихие звуки клавира -
Далёкие ропоты дня…
О сумерки! Милостью мира
Опять упоите меня!
5 мая 1906
Мне стыдно ваших поздравлений,
Мне страшно ваших гордых слов!
Довольно было унижений
Пред ликом будущих веков!
Довольство ваше - радость стада,
Нашедшего клочок травы.
Быть сытым - больше вам не надо,
Есть жвачка - и блаженны вы!
Прекрасен, в мощи грозной власти,
Восточный царь Ассаргадон,
И океан народной страсти,
В щепы дробящий утлый трон!
Но ненавистны полумеры,
Не море, а глухой канал,
Не молния, а полдень серый,
Не агора, а общий зал.
На этих всех, довольных малым,
Вы, дети пламенного дня,
Восстаньте смерчем, смертным шквалом,
Крушите жизнь - и с ней меня!
18 октября 1905
Отклик на царский манифест 17 октября 1905 года о «даровании» конституции, восторженно встреченный либеральной буржуазией. Враждебность, неприязнь, презрение к либерализму и либералам, нарочитый их эпатаж - характерная черта Брюсова 900-х годов.
Ассаргадон - ассирийский царь (681-668 до н.э.).
Агора - главная площадь в древнегреческих городах, на которой происходили народные собрания.
Нет, я не ваш! Мне чужды цели ваши,
Мне странен ваш неокрылённый крик,
Но, в шумном круге, к вашей общей чаше
И я б, как верный, клятвенно приник!
Где вы - гроза, губящая стихия,
Я - голос ваш, я вашим хмелем пьян,
Зову крушить устои вековые,
Творить простор для будущих семян.
Где вы - как Рок, не знающий пощады,
Я - ваш трубач, ваш знаменосец я,
Зову на приступ, с боя брать преграды,
К святой земле, к свободе бытия!
Но там, где вы кричите мне: «Не боле!»
Но там, где вы поёте песнь побед,
Я вижу новый бой во имя новой воли!
Ломать - я буду с вами! строить - нет!
30 июля 1905
Верные чёлны, причальте
К этим унылым теснинам.
Здесь, на холодном базальте,
Чёрную ночь провести нам!
Ах! вам всё снятся магнолий
Купы над синим заливом, -
Время блаженной неволи,
Жизнь в упоеньи ленивом.
Ах! вам всё помнятся, братья,
Очи подруг долгожданных,
Их огневые объятья,
Тайны ночей бездыханных!
Полно! изведано счастье!
Кубок пустой опрокинут.
Слаще, чем дрожь сладострастья,
Вольные волны нас ринут.
Кормы, качаясь на влаге,
Манят нас к Новому Свету,
Мы по природе - бродяги,
Мы - моряки по обету!
Спите же сном беззаботным,
Здесь, где я посох свой бросил:
Завтра, чуть утро блеснёт нам,
Снова мы сядем у вёсел!
10 - 12 июля 1905
Мальдун - герой ирландских саг.
Ты на закатном небосклоне
Былых, торжественных времён,
Как исполин стоишь, Антоний,
Как яркий, незабвенный сон.
Боролись за народ трибуны
И императоры - за власть,
Но ты, прекрасный, вечно юный,
Один алтарь поставил - страсть!
Победный лавр, и скиптр вселенной,
И ратей пролитую кровь
Ты бросил на весы, надменный, -
И перевесила любовь!
Когда вершились судьбы мира
Среди вспенённых боем струй, -
Венец и пурпур триумвира
Ты променял на поцелуй.
Когда одна черта делила
В веках величье и позор, -
Ты повернул своё кормило,
Чтоб раз взглянуть в желанный взор.
Как нимб, Любовь, твоё сиянье
Над всеми, кто погиб, любя!
Блажен, кто ведал посмеянье,
И стыд, и гибель - за тебя!
О, дай мне жребий тот же вынуть,
И в час, когда не кончен бой,
Как беглецу, корабль свой кинуть
Вслед за египетской кормой!
Апрель 1905
Антоний Марк (83-30 до н. э.)- один из триумвиров, разделивших после смерти Цезаря управление Римской империей. Будучи властителем восточных провинций, вёл войну против своего соперника Октавиана в союзе с египетской царицей Клеопатрой. В морской битве при Акциуме, когда Клеопатра со своими кораблями обратилась в бегство, Антоний последовал за ней, покинув на произвол судьбы свой флот и войско, которые были разбиты Октавианом. Вскоре покончил жизнь самоубийством
Знаю я, во вражьем стане
Изогнулся меткий лук,
Слышу в утреннем тумане
Тетивы певучий звук.
Встал над жертвой облак дыма,
Песня хора весела,
Но разит неотвратимо
Аполлонова стрела.
Я спешу склонить колена,
Но не с трепетной мольбой.
Обручён я, Поликсена,
На единый миг с тобой!
Всем равно в глухом Эребе
Годы долгие скорбеть.
Но прекрасен ясный жребий -
Просиять и умереть!
Мать звала к спокойной доле…
Нет! не выбрал счастья я!
Прошумела в ратном поле
Жизнь мятежная моя.
И вступив сегодня в Трою
В блеске царского венца, -
Пред стрелою не укрою
Я спокойного лица!
Дай, к устам твоим приникнув,
Посмотреть в лицо твоё,
Чтоб не дрогнув, чтоб не крикнув,
Встретить смерти остриё.
И, не кончив поцелуя,
Клятвы тихие творя,
Улыбаясь, упаду я
На помосте алтаря.
27 января 1905
Ахиллес - легендарный греческий герой, прославленный Гомером, участник похода против Трои. «По одной версии сказаний, греки и трояне, в конце войны, думали заключить мир, сочетав браком Ахиллеса и Поликсену, дочь Приама [троянского царя]. Но Ахиллес был убит стрелой, пущенной Парисом [братом Поликсены] и направленной самим Аполлоном» (примечание Брюсова).
Эреб - в греческой мифологии преисподняя, подземное царство.
Ева
Адам! Адам! приникни ближе,
Прильни ко мне, Адам! Адам!
Свисают ветви ниже, ниже,
Плоды склоняются к устам.
Адам
Приникни ближе, Ева! Ева!
Темно. Откуда темнота?
Свисают ветви справа, слева,
Плоды вонзаются в уста.
Ева
Адам! Адам! кто ветви клонит?
Кто клонит, слабую, меня?
В певучих волнах тело тонет,
Твои - касанья из огня!
Адам
Что жжёт дыханье, Ева! Ева!
Едва могу взглянуть, вздохнуть…
Что это: плод, упавший с древа,
Иль то твоя живая грудь?
Ева
Адам! Адам! я - вся безвольна…
Где ты, где я?.. всё - сон иль явь?
Адам! Адам! мне больно, больно!
Пусти меня - оставь! оставь!
Адам
Так надо, надо, Ева! Ева!
Я - твой! Я - твой! Молчи! Молчи!
О, как сквозь ветви, справа, слева,
Потоком ринулись лучи!
Ева
Адам! Адам! мне стыдно света!
О, что ты сделал? Что со мной?
Ты позабыл слова запрета!
Уйди! уйди! дай быть одной!
Адам
Как плод сорвал я, Ева, Ева?
Как раздавить его я мог?
О, вот он, знак Святого Гнева, -
Текущий красный, красный сок.
Январь 1905
Свершатся сроки: загорится век,
Чей луч блестит на быстрине столетий,
И твёрдо станет вольный человек
Пред ликом неба на своей планете.
Единый Город скроет шар земной,
Как в чешую, в сверкающие стёкла,
Чтоб вечно жить ласкательной весной,
Чтоб листьев зелень осенью не блёкла;
Чтоб не было рассветов и ночей,
Но чистый свет, без облаков, без тени;
Чтоб не был мир ни твой ни мой, ничей,
Но общий дар идущих поколений.
Цари стихий, владыки естества,
Последыши и баловни природы,
Начнут свершать, в веселье торжества,
Как вечный пир, ликующие годы.
Свобода, братство, равенство, всё то,
О чём томимся мы, почти без веры,
К чему из нас не припадёт никто, -
Те вкусят смело, полностью, сверх меры.
Разоблачённых тайн святой родник
Их упоит в бессонной жажде знанья,
И Красоты осуществлённый лик
Насытит их предельные желанья.
И ляжем мы в веках как перегной,
Мы все, кто ищет, верит, страстно дышит,
И этот гимн, в былом пропетый мной,
Я знаю, мир грядущий не услышит.
Мы станем сказкой, бредом, беглым сном,
Порой встающим тягостным кошмаром.
Они придут, как мы ещё, идём,
За всё заплатят им, - мы гибнем даром.
Но что ж! Пусть так! Клони меня, Судьба!
Дышать грядущим гордая услада!
И есть иль нет дороги сквозь гроба,
Я был! я есмь! мне вечности не надо!
1904, август 1905
Топчи их рай, Аттила.
Вяч. Иванов
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По ещё не открытым Памирам.
На нас ордой опьянелой
Рухните с тёмных становий -
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови.
Поставьте, невольники воли,
Шалаши у дворцов, как бывало,
Всколосите весёлое поле
На месте тронного зала.
Сложите книги кострами,
Пляшите в их радостном свете,
Творите мерзость во храме, -
Вы во всём неповинны, как дети!
А мы, мудрецы и поэты,
Хранители тайны и веры,
Унесём зажжённые светы,
В катакомбы, в пустыни, в пещеры.
И что, под бурей летучей,
Под этой грозой разрушений,
Сохранит играющий Случай
Из наших заветных творений?
Бесследно всё сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.
Осень 1904, 30 июля - 10 августа 1905
Гунны - кочевой народ, вторгшийся в IV веке из Азии в пределы Европы. Грабительские походы гуннов сопровождались беспощадным разрушением культурных ценностей.
Аттила (434-453) - вождь гуннов в V веке.
Тесно во мгле мы сидим,
Люди, над ярусом ярус.
Зыблются ветром живым
Где-то и стяги и парус!
В узкие окна закат
Красного золота бросил.
Выступил сумрачный ряд
Тел, наклонённых у весел.
Цепи жестоки. Навек
К месту прикованы все мы.
Где теперь радостный бег
Нами влекомой триремы?
Режем ли медленный Нил,
Месим ли фризскую тину?
Или нас Рок возвратил
К белому мысу Пахину?
Песню нам, что ли, начать?
Но не расслышат и жалоб
Те, кто достойны дышать
Морем с разубранных палуб!
Кто там? Нагая ль жена
Дремлет на шкуре пантеры?
Чу! это песня слышна
В честь венценосной гетеры.
Или то Цезарь-певец
Лирой тревожит Тритона,
Славя свой вечный венец,
Славя величие трона?
Нет! то военных рожков
Вызов, готовящий к бою!
Я для друзей иль врагов
Волны упругие рою?
Эх, что мечтать! всё равно -
Цезаря влечь иль пирата!
Тускло струится в окно
Отблеск последний заката.
Быстро со мглой гробовой
Снова сливаемся все мы,
Мча на неведомый бой
Бег быстролётной триремы.
1904
Трирема - римское судно с тремя ярусами весёл, гребцами на которых обычно были пленные - рабы.
Фризская тина - Имеется в виду юго-восточная часть Северного моря у Фризских островов.
Пахин - древнее название мыса на юге Сицилии.
Тритон - в греческой мифологии морское божество.
И се конь блед и сидящий на нём,
имя ему Смерть.
Откровение, VI, 8
I
Улица была - как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Вывески, вертясь, сверкали переменным оком
С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;
В гордый гимн сливались
с рокотом колёс и скоком
Выкрики газетчиков и щёлканье бичей.
Лили свет безжалостный прикованные луны,
Луны, сотворённые владыками естеств.
В этом свете, в этом гуле - души были юны,
Души опьяневших, пьяных городом существ.
II
И внезапно - в эту бурю, в этот адский шёпот,
В этот воплотившийся в земные формы бред, -
Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,
Заглушая гулы, говор, грохоты карет.
Показался с поворота всадник огнеликий,
Конь летел стремительно и стал с огнём в глазах.
В воздухе ещё дрожали - отголоски, крики,
Но мгновенье было - трепет, взоры были - страх!
Был у всадника в руках
развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть…
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.
III
И в великом ужасе, скрывая лица, - люди
То бессмысленно взывали: «Горе! с нами бог!»,
То, упав на мостовую, бились в общей груде…
Звери морды прятали, в смятенье, между ног.
Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей, - в восторге бросилась к коню,
Плача целовала лошадиные копыта,
Руки простирала к огневеющему дню.
Да ещё безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:
«Люди! Вы ль не узнаёте божией десницы!
Сгибнет четверть вас - от мора, глада и меча!»
IV
Но восторг и ужас длились - краткое мгновенье.
Через миг в толпе смятенной не стоял никто:
Набежало с улиц смежных новое движенье,
Было всё обычным светом ярко залито.
И никто не мог ответить, в буре многошумной,
Было ль то виденье свыше или сон пустой.
Только женщина из зал веселья да безумный
Всё стремили руки за исчезнувшей мечтой.
Но и их решительно людские волны смыли,
Как слова ненужные из позабытых строк.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
Июль и декабрь 1903
Эпиграф из Апокалипсиса («Откровение Иоанна Богослова») - древнего памятника раннехристианской литературы, содержащего пророчества о конце мира.
O toi que j'eusse aimee,
o toi qui le savais!
Charles Baudelaire.
«A une passante» *
О, эти встречи мимолётные
На гулких улицах столиц!
О, эти взоры безотчётные,
Беседа беглая ресниц!
На зыби яростной мгновенного
Мы двое - у одной черты;
Безмолвный крик желанья пленного:
«Ты кто, скажи?» Ответ: «Кто ты?»
И взором прошлое рассказано,
И брошен зов ей: «Будь моей!»
И вот она обетом связана…
Но миг прошёл, и мы не с ней.
Далёко там, в толпе, скользит она,
Уже с другим её мечта…
Но разве страсть не вся испытана,
Не вся любовь пережита!
29 сентября 1904
*
О ты, которую я мог бы полюбить,
О ты, которая это знала!
Ш. Бодлер.
«Прохожей» (фр.)
Поблёк предзакатный румянец.
На нитях серебряно-тонких
Жемчужные звёзды повисли,
Внизу - ожерелье огней,
И пляшут вечерние мысли
Размеренно-радостный танец
Среди еле слышных и звонких
Напевов встающих теней.
Полмира, под таинством ночи,
Вдыхает стихийные чары
И слушает те же напевы
Во храме разверстых небес.
Дрожат, обессилевши, девы,
Целуют их юноши в очи,
И мучат безумных кошмары
Стремительным вихрем чудес.
Вам всем, этой ночи причастным,
Со мной в эту бездну глядевшим,
Искавшим за Поясом Млечным
Священным вопросам ответ,
Сидевшим на пире беспечном,
На ложе предсмертном немевшим,
И нынче, в бреду сладострастном,
Всем зачатым жизням - привет!
17 - 19 февраля 1904
На позлащённой колеснице
Она свергает столу с плеч
И над детьми, безумной жрицей,
Возносит изощрённый меч.
Узду грызущие драконы,
Взметая крылья, рвутся ввысь;
Сверкнул над ними бич червлёный, -
С земли рванулись, понеслись.
Она летит, бросая в долы
Куски окровавлённых тел,
И мчится с нею гимн весёлый,
Как туча зазвеневших стрел.
«Вот он, вот он, ветер воли!
Здравствуй! в уши мне свисти!
Вижу бездну: море, поле -
С окрылённого пути.
Мне лишь снилось, что с людьми я,
Сон любви и счастья сон!
Дух мой, пятая стихия,
Снова сёстрам возвращён.
Я ль, угодная Гекате,
Ей союзная, могла
Возлюбить тщету объятий,
Сопрягающих тела?
Мне ли, мощью чародейства
Ночью зыбливщей гроба,
Засыпать в тиши семейства,
Как простой жене раба?
Выше, звери! хмелем мести
Я дала себе вздохнуть.
Мой подарок - на невесте,
Жжёт ей девственную грудь.
Я, дробя тела на части
И бросая наземь их,
Весь позор последней страсти
Отрясаю с плеч моих.
Выше, звери! взвейтесь выше!
Не склоню я вниз лица,
Но за морем вижу крыши,
Верх Ээтова дворца».
Вожжи брошены драконам,
Круче в воздухе стезя.
Поспешают за Язоном,
Обезумевшим, друзья.
Каждый шаг - пред ним гробница,
Он лобзает красный прах…
Но, как огненная птица,
Золотая колесница
В дымно-рдяных облаках.
Октябрь 1904
«Волшебница Медея, дочь колхидского царя Ээта, помогла Язону овладеть золотым руном. Язон увёз Медею с собою в Коринф. Позднее, однако, Язон задумал жениться на Креузе, дочери царя Креопа. Медея умертвила Креузу, послав ей в подарок отравленную одежду, убила своих детей, рождённых от Язона, и бежала из Коринфа на колеснице, запряжённой крылатыми драконами» (примечание Брюсова)
Стола - одежда замужних женщин в древнем Риме, символ законного брака.
Свершилось! молодость окончена!
Стою над новой крутизной.
Как было ясно, как утонченно
Сиянье утра надо мной.
Как жрец, приветствуя мгновения,
Великий праздник первых встреч,
Впивал все краски и все тени я,
Чтоб их молитвенно сберечь.
И чудом правды примиряющей
Мне в полдень пламенный дано
Из чаши длительно-сжигающей
Испить священное вино:
Признав в душе, навстречу кинутой,
Сны потаённые свои,
Увидеть небосвод, раздвинутый
Заветной радугой любви,
И сжать уста устами верными,
И жизнь случайностями сжать,
И над просторами безмерными
На крыльях страсти задрожать!
Зарю, закатно-розоперстую,
Уже предчувствуя вдали,
Смотрю на бездну, мне отверстую,
На шири моря и земли.
Паду, но к цели ослепительной
Вторично мне не вознестись,
И я с поспешностью томительной
Всем существом впиваю высь.
13 - 14 сентября 1903, 1904
Иль никогда на голос мщенья
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок…
М. Лермонтов
Из ножен вырван он и блещет вам в глаза,
Как и в былые дни, отточенный и острый.
Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,
И песня с бурей вечно сёстры.
Когда не видел я ни дерзости, ни сил,
Когда все под ярмом клонили молча выи,
Я уходил в страну молчанья и могил,
В века, загадочно былые.
Как ненавидел я всей этой жизни строй,
Позорно-мелочный, неправый, некрасивый,
Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой,
Не веря в робкие призывы.
Но чуть заслышал я заветный зов трубы,
Едва раскинулись огнистые знамёна,
Я - отзыв вам кричу, я - песенник борьбы,
Я вторю грому с небосклона.
Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,
Как прежде, пробежал по этой верной стали,
И снова я с людьми, - затем, что я - поэт,
Затем, что молнии сверкали.
1903
Эпиграф - из стихотворения Лермонтова «Кинжал».
Горящее лицо земля
В прохладной тени окунула.
Пустеют знойные поля,
В столицах молкнет песня гула.
Идёт и торжествует мгла,
На лампы дует, гасит свечи,
В постели к любящим легла
И властно их смежила речи.
Но пробуждается разврат.
В его блестящие приюты
Сквозь тьму, по улицам, спешат
Скитальцы покупать минуты.
Стрелой вонзаясь в города,
Свистя в полях, гремя над бездной,
Летят немолчно поезда
Вперёд по полосе железной.
Глядят несытые ряды
Фабричных окон в тёмный холод,
Не тихнет резкий стон руды,
Ему в ответ хохочет молот.
И, спину яростно клоня,
Скрывают бешенство проклятий
Среди железа и огня
Давно испытанные рати.
Сентябрь 1902
П. П. Перцову
Довольно, пахарь терпеливый,
Я плуг тяжёлый свой водил.
А. Хомяков
Ещё я долго поброжу
По бороздам земного луга,
Ещё не скоро отрешу
Вола усталого - от плуга.
Вперёд, мечта, мой верный вол!
Неволей, если не охотой!
Я близ тебя, мой кнут тяжёл,
Я сам тружусь, и ты работай!
Нельзя нам мига отдохнуть,
Взрывай земли сухие глыбы!
Недолог день, но длинен путь,
Веди, веди свои изгибы!
Уж полдень. Жар палит сильней.
Не скоро тень над нами ляжет.
Пустынен кругозор полей.
«Бог помочь!» - нам никто не скажет.
А помнишь, как пускались мы
Весенним, свежим утром в поле
И думали до сладкой тьмы
С другими рядом петь на воле?
Забудь об утренней росе,
Не думай о ночном покое!
Иди по знойной полосе,
Мой верный вол, - нас только двое!
Нам кем-то высшим подвиг дан,
И спросит властно Он отчёта.
Трудись, пока не лёг туман,
Смотри: лишь начата работа!
А в час, когда нам темнота
Закроет все пределы круга,
Не я, а тот, Другой, - мечта, -
Сам отрешит тебя от плуга!
24 августа 1902
Эпиграф - из стихотворения А.С.Хомякова «Труженик».
Перцов Пётр Петрович (1868-1947) - критик, близкий к символистам. Брюсов вёл с ним в течение многих лет регулярную переписку.
Я много лгал и лицемерил,
И сотворил я много зла,
Но мне за то, что много верил,
Мои отпустятся дела.
Я дорожил минутой каждой,
И каждый час мой - был порыв.
Всю жизнь я жил великой жаждой,
Её в пути не утолив.
На каждый зов готов ответить,
И, открывая душу всем,
Не мог я в мире друга встретить
И для людей остался нем.
Любви я ждал, но не изведал
Её в бездонной полноте, -
Я сердце холодности предал,
Я изменил своей мечте!
Тех обманул я, тех обидел,
Тех погубил, - пусть вопиют!
Но я искал - и это видел
Тот, кто один мне - правый суд!
16 апреля 1902
- Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? Кому?
- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
- Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
- Верно, не ты и не твой брат, богатый.
Незачем вам воровать.
- Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведёт в ней без сна?
- Может быть, сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
- Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нёс кирпичи!
- Эй, берегись! Под лесами не балуй…
Знаем всё сами, молчи!
16 июля 1901
На эти стихи были написаны романсы Ю.Энгелем, В.Толоконниковым и Е.Вильбушевичем.
Летом 1901 года Брюсов жил на даче под Москвой и часто проезжал мимо Бутырской тюрьмы, где тогда велось строительство или ремонт одного из корпусов. Это, вероятно, и навеяло тему поэту.
Он стал на утёсе;
в лицо ему ветер суровый
Бросал, насмехаясь,
колючими брызгами пены.
И вал возносился
и рушился, белоголовый,
И море стучало у ног
о гранитные стены.
Под ветром уклончивым
парус скользил на просторе,
К Винландии внук его
правил свой бег непреклонный,
И с каждым мгновеньем
меж ними всё ширилось море,
А голос морской разносился,
как вопль похоронный.
Там, там, за простором воды
неисчерпно-обильной,
Где Скрелингов остров,
вновь грянут губящие битвы,
Ему же коснеть безопасно
под кровлей могильной
Да слушать, как женщины
робко лепечут молитвы!
О, горе, кто видел,
как дети детей уплывают
В страну, недоступную больше
мечу и победам!
Кого и напевы
военных рогов не сзывают,
Кто должен мириться со славой,
уступленной дедам.
Хочу навсегда
быть желанным и сильным для боя,
Чтоб не были тяжки
гранитные косные стены,
Когда уплывает корабль
среди шума и воя
И ветер в лицо нам
швыряется брызгами пены.
12 июля 1900
Викинги - древнескандинавские воины-мореходы, совершавшие в VIII - XI веках завоевательные и разбойничьи походы во многие европейские страны.
Винландия - «виноградная страна», под этим именем в X веке у скандинавских викингов был известен открытый ими ещё до Колумба восточный берег Северной Америки, сношения с которым они поддерживали до XII века.
Скрелингов остров - так называли они одну из местностей Северной Америки.
Я убежал от пышных брашен,
От плясок сладострастных дев,
Туда, где мир уныл и страшен;
Там жил, прельщения презрев.
Бродил, свободный, одичалый,
Таился в норах давней мглы;
Меня приветствовали скалы,
Со мной соседили орлы.
Мои прозренья были дики,
Мой каждый день запечатлен;
Крылато-радостные лики
Глядели с довременных стен.
И много зим я был в пустыне,
Покорно преданный Мечте…
Но был мне глас. И снова ныне
Я - в шуме слов, я - в суете.
Надел я прежнюю порфиру,
Умастил мирром волоса.
Едва предстал я, гордый, пиру,
«Ты царь!» - решили голоса.
Среди цариц весёлой пляски
Я вольно предызбрал одну:
Да обрету в желаньи ласки
Свою безвольную весну!
И ты, о мой цветок долинный,
Как стебель, повлеклась ко мне.
Тебя пленил я сказкой длинной…
Ты - наяву, и ты - во сне.
Но если, страстный, в миг заветный,
Заслышу я мой трубный звук,
- Воспряну! Кину клич ответный
И вырвусь из стеснённых рук!
31 марта 1900
Брашно (церк.-слав.) - яство, кушанье.
Мы бродим в неконченном здании
По шатким, дрожащим лесам,
В каком-то тупом ожидании,
Не веря вечерним часам.
Бессвязные, странные лопасти
Нам путь отрезают… мы ждём.
Мы видим бездонные пропасти
За нашим неверным путём.
Оконные встретив пробоины,
Мы робко в пространства глядим:
Над крышами крыши надстроены,
Безмолвие, холод и дым.
Нам страшны размеры громадные
Безвестной растущей тюрьмы.
Над безднами, жалкие, жадные,
Стоим, зачарованы, мы.
Но первые плотные лестницы,
Ведущие к балкам, во мрак,
Встают как безмолвные вестницы,
Встают как таинственный знак!
Здесь будут проходы и комнаты!
Здесь стены задвинутся сплошь!
О думы упорные, вспомните!
Вы только забыли чертёж!
Свершится, что вами замыслено.
Громада до неба взойдёт
И в глуби, разумно расчисленно,
Замкнёт человеческий род.
И вот почему - в ожидании
Не верим мы тёмным часам:
Мы бродим в неконченном здании,
Мы бродим по шатким лесам!
1 февраля 1900
Мой дух не изнемог во мгле противоречий,
Не обессилел ум в сцепленьях роковых.
Я все мечты люблю, мне дороги все речи,
И всем богам я посвящаю стих.
Я возносил мольбы Астарте и Гекате,
Как жрец, стотельчих жертв
сам проливал я кровь,
И после подходил к подножиям распятий
И славил сильную, как смерть, любовь.
Я посещал сады Ликеев, Академий,
На воске отмечал реченья мудрецов;
Как верный ученик, я был ласкаем всеми,
Но сам любил лишь сочетанья слов.
На острове Мечты, где статуи, где песни,
Я исследил пути в огнях и без огней,
То поклонялся тем, что ярче, что телесней,
То трепетал в предчувствии теней.
И странно полюбил я мглу противоречий,
И жадно стал искать сплетений роковых.
Мне сладки все мечты, мне дороги все речи,
И всем богам я посвящаю стих…
24 декабря 1899
«Геката - лунная богиня в греческой мифологии; Астарта - в финикийской. В то же время Геката - богиня волшебства» (примечания Брюсова).
Ликей и Академия - школы в Афинах, где философы вели занятия со своими учениками (обычно на свежем воздухе, в саду).
Неустанное стремленье
от судьбы к иной судьбе,
Александр Завоеватель,
я - дрожа - молюсь тебе.
Но не в час ужасных боев,
возле древних Гавгамел,
Ты мечтой, в ряду героев,
безысходно овладел.
Я люблю тебя, Великий,
в час иного торжества.
Были буйственные клики,
ропот против божества.
И к войскам ты стал, как солнце:
ослепил их грозный взгляд,
И безвольно Македонцы
вдруг отпрянули назад.
Ты воззвал к ним: «Вы забыли,
кем вы были, что теперь!
Как стада, в полях бродили,
в чащу прятались, как зверь.
Создана отцом фаланга,
вашу мощь открыл вам он;
Вы со мной прошли до Ганга,
в Сарды, в Сузы, в Вавилон.
Или мните: государем
стал я милостью мечей?
Мне державство отдал Дарий!
скипетр мой, иль он ничей!
Уходите! путь открытый!
размечите бранный стан!
Дома детям расскажите
о красотах дальних стран,
Как мы шли в горах Кавказа,
про пустыни, про моря…
Но припомните в рассказах,
где вы кинули царя!
Уходите! ждите славы!
Но - Аммона вечный сын -
Здесь, по царственному праву,
я останусь и один».
От курений залы пьяны,
дышат золото и шёлк.
В ласках трепетной Роксаны
гнев стихает и умолк.
Царь семнадцати сатрапий,
царь Египта двух корон,
На тебя - со скиптром в лапе -
со стены глядит Аммон.
Стихли толпы, колесницы,
на равнину пал туман…
Но, едва зажглась денница,
взволновался шумный стан.
В поле стон необычайный,
молят, падают во прах…
Не вздохнул ли, Гордый, тайно
о своих ночных мечтах?
О, заветное стремленье
от судьбы к иной судьбе,
В час сомненья и томленья
я опять молюсь тебе!
Ноябрь 1899
В основе сюжета стихотворения - история бунта македонской
армии в Описе (324 до н. э.), когда Александр явился на солдатскую сходку и обратился к мятежникам с речью, полной страстных упреков.
Александр Македонский (356-323 до н.э.) - величайший полководец древности, завоевавший Персию (разделёную на 17 провинций - сатрапий) и Египет. Во время пребывания в Египте знаменитый оракул египетского божества Аммона признал его сыном Аммона, что подкрепило притязания Александра на мировое господство. Возле Гавгамел в 331 г. до н.э. им была разгромлена персидская армия во главе с последним персидским царем Дарием III Кадоманом. Дарий был затем убит своими придворными, и освободившийся престол занял Александр.
Сарды, Сузы, Вавилон - города Персидской империи, завоеванные Александром. В 327 г. до н.э. Александр предпринял поход в Индию, намереваясь проникнуть в долину реки Ганга.
Роксана - одна из жен Александра.
Приидут дни последних запустений,
Земные силы оскудеют вдруг;
Уйдут остатки жалких поколений
К теплу и солнцу, на далёкий Юг.
А наши башни, города, твердыни
Постигнет голос Страшного суда,
Победный свет не заблестит в пустыне,
В ней не взгремят по рельсам поезда.
В плюще померкнут зодчего затеи,
Исчезнут камни под ковром травы,
На площадях плодиться буду змеи,
В дворцовых залах поселятся львы.
Но в эти дни последних запустений
Возникнет - знаю! - меж людей смельчак.
Он потревожит гордый сон строений,
Нарушит светом их безмолвный мрак.
На мшистых улицах заслышат звери
Людскую поступь в ясной тишине,
В домах застонут, растворяясь, двери,
Ряд изваяний встанет при огне.
Прочтя названья торжищ и святилищ,
Узнав по надписям за ликом лик,
Пришлец проникнет в глубь книгохранилищ,
Откроет тайны древних, наших книг.
И дни и ночи будет он в тревоге
Впивать вещанья, скрытые в пыли,
Исканья истины, мечты о боге,
И песни - гимны сладостям земли.
Желанный друг неведомых столетий!
Ты весь дрожишь, ты потрясён былым!
Внемли же мне, о, слушай строки эти:
Я был, я мыслил, я прошёл как дым…
18 сентября 1899
Ты - женщина, ты - книга между книг,
Ты - свёрнутый, запечатлённый свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты - женщина, ты - ведьмовский напиток!
Он жжёт огнём, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты - женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты - в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечём ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся - от века - на тебя!
11 августа 1899
Я - вождь земных царей и царь, Ассаргадон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала, как закон,
Элам читал судьбу в моём едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе.
Кто превзойдёт меня? Кто будет равен мне?
Деянья всех людей - как тень в безумном сне,
Мечта о подвигах - как детская забава.
Я исчерпал до дна тебя, земная слава!
И вот стою один, величьем упоён,
Я, вождь земных царей и царь - Ассаргадон.
17 декабря 1897
Ассаргадон - ассирийский царь (681-668 до н.э.). Древняя надпись о его деяниях сохранилась в Сирии доныне.
Сидон - город в Финикии, разрушенный Ассаргадоном.
Элам - древнее Государство, расположенное к юго-востоку от Ассирии.
Не плачь и не думай:
Прошедшего - нет!
Приветственным шумом
Врывается свет.
Уснувши, ты умер
И утром воскрес, -
Смотри же без думы
На дали небес.
Что вечно - желанно,
Что горько - умрёт…
Иди неустанно
Вперёд и вперёд.
9 сентября 1896
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее - область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущённым!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побеждённым,
Зная, что в мире оставлю поэта.
15 июля 1896
Стихотворение обращено к начинающему поэту А.Я.Браиловскому.
…между двойною бездной…
Ф. Тютчев
Я люблю тебя и небо,
только небо и тебя,
Я живу двойной любовью,
жизнью я дышу, любя.
В светлом небе - бесконечность:
бесконечность милых глаз.
В светлом взоре - беспредельность:
небо, явленное в нас.
Я смотрю в пространство неба,
небом взор мой поглощён.
Я смотрю в глаза: в них та же -
даль пространств и даль времён.
Бездна взора, бездна неба!
Я, как лебедь на волнах,
Меж двойною бездной рею,
отражён в своих мечтах.
Так, заброшены на землю,
к небу всходим мы, любя…
Я люблю тебя и небо,
только небо и тебя.
26 июня 1897
Эпиграф из стихотворения Тютчева «Лебедь».
Белая роза дышала на тонком стебле.
Девушка вензель чертила на зимнем стекле.
Голуби реяли смутно сквозь призрачный снег.
Грёзы томили всё утро предчувствием нег.
Девушка долго и долго ждала у окна.
Где-то за морем тогда расцветала весна.
Вечер настал, и земное утешилось сном.
Девушка плакала ночью в тиши, - но о ком?
Белая роза увяла без слёз в эту ночь.
Голуби утром мелькнули - и кинулись прочь.
8 января 1896
После ночи бессонной,
После тягостных дум,
Странен звон отдалённый,
Гармонический шум.
Полутьма не редеет,
И декабрьская ночь
Словно медлит, не смеет,
Отодвинуться прочь.
Сумрак дум без просвета.
Тёмны дали судьбы.
Я не знаю ответа
На призыв, на мольбы.
Всё грядущее грозно,
Нет надежды в былом,
Беспощадное «поздно»
Прозвучало, как гром.
Эти слёзы невольны:
Это - стоны души…
Чу! призыв колокольный
Вырастает в тиши.
1895
Всё кончено, меж нами связи нет…
А. Пушкин
Эта светлая ночь, эта тихая ночь,
Эти улицы, узкие, длинные!
Я спешу, я бегу, убегаю я прочь,
Прохожу тротуары пустынные.
Я не в силах восторга мечты превозмочь,
Повторяю напевы старинные,
И спешу, и бегу, - а прозрачная ночь
Стелет тени, манящие, длинные.
Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда!
Что за мысль, несказанная, странная!
Без тебя и наступят и минут года,
Вереница неясно туманная.
Не сойдёмся мы вновь никогда, никогда,
О любимая, вечно желанная!
Мы расстались с тобой навсегда, навсегда…
Навсегда? Что за мысль несказанная!
Сколько сладости есть в тайной муке мечты.
Этой мукой я сердце баюкаю,
В этой муке нашёл я родник красоты,
Упиваюсь изысканной мукою.
«Никогда мы не будем вдвоём, - я и ты…»
И на грани пред вечной разлукою
Я восторгов ищу в тайной муке мечты,
Я восторгами сердце баюкаю.
14 ноября 1895
Серебро, огни и блёстки, -
Целый мир из серебра!
В жемчугах горят берёзки,
Чёрно-голые вчера.
Это - область чьей-то грёзы,
Это - призраки и сны!
Все предметы старой прозы
Волшебством озарены.
Экипажи, пешеходы,
На лазури белый дым.
Жизнь людей и жизнь природы
Полны новым и святым.
Воплощение мечтаний,
Жизни с грёзою игра,
Этот мир очарований,
Этот мир из серебра!
21 января 1895
Тонкой, но частою сеткой
Завтрашний день отделён.
Мир так ничтожен, и редко
Виден нам весь небосклон.
В страхе оглянешься: - Тени,
Призраки, голос «иди!»…
Гнутся невольно колени,
Плещут молитвы в груди.
Плакать и биться устанешь;
В сердце скрывая укор,
На небо чёрное взглянешь…
С неба скользнёт метеор.
14 декабря 1894
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживёт в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершённой фразе.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Пускай мой друг, разрезав том поэта,
Упьётся в нём и стройностью сонета,
И буквами спокойной красоты!
Между 6 и 9 июня 1894
Мы встретились с нею случайно,
И робко мечтал я об ней,
Но долго заветная тайна
Таилась в печали моей.
Но раз в золотое мгновенье
Я высказал тайну свою;
Я видел румянец смущенья,
Услышал в ответ я «люблю».
И вспыхнули трепетно взоры,
И губы слилися в одно.
Вот старая сказка, которой
Быть юной всегда суждено.
27 апреля 1893
Вот старая сказка, которой… и т. д. - Перевод двух строк
из стихотворения Гейне: «Ein Jungling liebt ein Madchen» («Es ist eine alte Geschichte, Doch bleibt sie immer neu…»).
Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
«Мы встретимся… До нового свиданья…»
То был обман. И знали мы с тобой,
что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса.
Над морем крики чаек раздавались.
Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарёю уплывавший
средь нежных, изумрудно-пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.
И вот его в безбрежность унесло.
На фоне неба бледно-золотистом
вдруг облако туманное взошло
и запылало ярким аметистом.
?
